Тропиканка. Том второй
Шрифт:
Рамиру ответил, что он не умеет общаться с избалованными детьми. Еще он не умеет делать вид, будто не замечает, что все его презирают, в грош не ставят. Именно поэтому ему хотелось убраться поскорее из дома Гаспара. А теперь ему кажется, что их отношения с Летисией были ошибкой. Им не надо было возобновлять свою связь. Ни к чему доброму это привести не могло. Теперь он это прекрасно понимает, так же как понял это с самого начала и Гаспар, не так ли?
— Послушай, что я тебе советую, — уклончиво произнес Гаспар. — Уж коль ты здесь один, в этой хижине, попробуй все спокойно
Серена, Кассиану и Далила ожидали бурной реакции Асусены на известие об обручении Витора, но в последующие дни, после того как они прочитали об этом в газете, Асусена сохраняла спокойствие и невозмутимость.
Далила пробовала выведать у нее, что сейчас чувствует подруга, но Асусена упорно отмалчивалась.
А между тем спокойствие ее объяснялось не только тем, что она поверила словам Витора. Это спокойствие было сродни чувству обреченности. Асусена понимала, что в ней уже нет той любви к Витору, которая столько времени как огнем палила ее душу. Теперь она испытывала к нему жалость, сострадание, но не любовь. Она чувствовала себя обязанной поддержать его. Она чувствовала себя обязанной выйти за него замуж, а между тем сердце ее стремилось к другому человеку.
Франшику каждый день приходил к ней и говорил о своей любви, о том, что она, как ласковая волна, наполняет его. Он знал об обручении Витора с Оливией и считал, что преграды между ним и Асусенои уже не существует. Но Асусена не могла оставить его в этом заблуждении. Это было бы с ее стороны бесчестно. И однажды, собравшись с духом, она показала Франшику обручальное кольцо, которое подарил ей Витор, и сказала ему, что помолвка его и Оливии — это комедия, а на самом деле Витор собирается жениться на ней. Если бы Франшику не был как обухом сражен ее словами, он бы заметил, с какой печалью проговорила все это Асусена. Его лицо исказилось от боли. Еще мгновение — и Асусена бросилась бы ему на шею и поведала бы обо всех своих сомнениях и терзаниях, но Франшику, не желая мучить девушку своим несчастным видом, стал прощаться.
— Я больше к вам не приду, Асусена, — проговорил он.
— Но почему? — пробормотала Асусена. — Ведь мы друзья!
Франшику нежно взял ее за руку.
— Я буду молиться, чтобы ты была счастлива, Асусена. Я буду молиться за этого пройдоху Витора. — Лицо его осветила трогательная улыбка. — Может, он хоть раз в своей жизни сделает что-то стоящее. А ты, Асусена, в одном можешь быть уверена — я всегда буду вспоминать тебя с любовью…
Иванильде не хотелось навязывать своего общества Летисии и тем самым вызывать в ней неприятные воспоминания, но она считала себя обязанной предупредить бывшую хозяйку о кознях, которые строит против нее ее собственный сын.
Она не была уверена в успехе своего предприятия: ведь Иванильда помнила Летисию как фанатичную, преданную своим детям мать, но другого выхода у нее не было, и она явилась
Увидев ее, Летисия несколько смутилась, однако пригласила Иванильду в кабинет Гаспара, где они могли спокойно побеседовать. Иванильда сразу сказала ей, что она не хочет никому вредить, потому и рта не раскрыла, когда ее начал допрашивать адвокат, затеявший по просьбе Витора пересмотр ее дела. Летисия не могла ничего понять.
— Какой адвокат? Какое дело?
— Твой сын Витор и этот адвокат хотят упрятать тебя за решетку, — пояснила Иванильда.
Щеки Летисии вспыхнули от гнева.
— Что за ерунду ты говоришь? Мы с моим сыном в прекрасных отношениях! Ты клевещешь на Витора! Он бы никогда не решился нанести мне удар в спину!
Иванильда была вынуждена объясниться более подробно. Ее сын Витор предлагал своей няньке сто тысяч долларов за то, чтобы она дала показания против Летисии и сказала, что та убила своего мужа.
— Так, — произнесла сквозь зубы Летисия, заподозрив Иванильду в шантаже, — а ты хочешь получить от меня больше? Для этого ты и клевещешь на невинного человека?
Иванильда была обижена. Так она и думала, Летисия не поверит ей. И зачем только она вернулась в Форталезу? Все ее здесь ненавидят, никто не испытывает к ней даже элементарного уважения… Она тоже ходит по лезвию ножа.
— Да зачем Витору стремиться сделать мне плохо? — прервала поток ее излияний Летисия.
— Ты его родила на свет, тебе и знать зачем, — сухо заметила Иванильда и, стоя в дверях, протянула Летисии карточку адвоката. — Доктора Бастуса нанял твой сын. Можешь ему позвонить. Он тебе все расскажет.
Дома Иванильду поджидала рассерженная Изабел, которая сразу напустилась на нее с упреками. Не будь Иванильда уже выведенной из равновесия встречей с Летисией, она бы могла проглотить иронические фразы сестры, но тут выдержка изменила ей:
— Мне надоело, что ты обращаешься со мной, как со своей служанкой! Вспомни то время, когда обе мы жили в деревне, бегали босиком и воровали манго и соседских куриц!
Изабел в ужасе замахала руками:
— Что? Я? Великолепная Изабел Бонфинь, светская дама — воровка куриц? Ты хочешь меня погубить, Хильдегарда!
— Никакая я не Хильдегарда! — взвизгнула Иванильда. — Я твоя сестра Иванильда! Когда родители умерли, я заботилась о тебе, чтобы ты не умерла с голоду! Это я пристроила тебя в дом к Бонфиню, который, на твое счастье, влюбился в тебя, нахалку!
Обе они в пылу спора не заметили, как в гостиную спустилась Оливия. Она уже несколько минут стояла, укрывшись за колонной, и слушала перепалку сестер.
— Интересная история, — наконец решила подать голос Оливия.
Обе женщины растерянно обернулись.
— Ну вот, — упавшим голосом сказала Изабел, — ты своего добилась. Ты меня уничтожила!
Оливия звонко рассмеялась и, подбежав к матери, чмокнула ее в щеку, а потом обняла Иванильду.
— Так ты моя тетя? Я очень рада! Мамочка, ты не расстраивайся! И напрасно ты столько лет скрывала он меня правду. Чего ты боялась? Что светское общество тебя отвергнет?