Тропой Кота
Шрифт:
– Неужели… - прошептала Танока, делая неуверенный шаг ему навстречу и не сводя глаз с его ухоженного лица, на котором уже не видно было старых шрамов. – Крысолов…
– Граф Блэквулф, миледи, - отозвался тот с таким видом, будто видел эту женщину впервые. – Признаться, удивлен видеть Вас в такой поздний час…
– Брось, Крысолов! Оставь этот тон, это же я! Называй меня Танокой, как и всегда!
– Графиня де ла Вар-вар, Вы забываетесь…
– Нет, Кот, это ты забыл, - Сорока стремительно приблизилась к Крысолову и схватила его за плечи. – Забыл то, кем ты был, кем мы
Граф Блэквулф отшатнулся от нее, но, кажется, ей удалось пробить небольшую брешь в его глухом панцире; он чуть нахмурил брови, будто вспоминая что-то или отчаянно сопротивляясь чему-то.
– Предпочел забыть, - отозвался он и жестом предложил Сороке присесть. – А знаешь, мне стало гораздо уютнее жить… да-да! У меня есть все: крыша над головой, теплая постель и хорошая еда. Деньги пока есть, если понадобится – займусь какой-нибудь работой. – Он опустился в кресло и по-хозяйски закинул ногу на ногу.
– А все, что нужно, делает Арнольд…. Разве что вызывает опасение участок, на котором я живу. Вдруг какой-нибудь предприимчивый молодой воришка возьмет его под свой контроль!
Слушая его, Волкодав медленно качал головой с таким видом, будто Бернард говорил какую-то несусветную глупость. Когда граф закончил, он невозмутимо произнес:
– Ты выбрал это, Крысолов. Богатая жизнь испортила тебя, изнежила вконец. Ты был вором, ты ушел от зова своей «голубой крови», но она снова взяла над тобой верх. Не подумай, что я хочу оскорбить тебя, - граф Блэквулф как-то уж очень угрожающе привстал. – Но ты и сам это прекрасно осознаешь. А твоя биография ни для кого не была секретом.
– Ты говорил, Крысолов, что никогда не бросишь друзей, - Танока вернула разговор в нужное русло. –Знаешь старую поговорку – «друг познается в страдании»? Пришло время, и твои друзья пострадали!
– Десото не будет рад, если я попадусь ему на глаза, - резко отозвался Бернард. – Даже если я трижды спасу ему жизнь. До остальных мне нет теперь дела.
– Речь не о нем. Я говорю об Эдвиге, о Банди и Руфусе. Волкодав, ты что же, не рассказал ему? – тот закивал в знак того, что неоднократно повторял графу этот факт. – Они защищали Добермана до последней капли крови, одного из твоих друзей убили! Неужели тебе и на это наплевать?..
– Мне жаль, - Бернард опустил голову. – Мне жаль, что так получилось. Но я не имею к этому никакого отношения и не могу…
– Можешь! – Танока подскочила и буквально нависла над ним. – Пойми, что Гильдия рушится! Этого нельзя допустить, потому что мы – сердце города, сердце этой страны! Без нас оно не будет биться! Крысолов, ты ушел, но еще есть шанс исправить случившееся. Доберман простит тебе все, что ты сделал или не сделал, если ты поможешь ему; если ты докажешь, что смерть Лемура и ранения Пересмешника и Зимородка не были напрасны!
Волкодав был готов поаплодировать Сороке за такую пламенную речь, только вот Бернард, похоже, оценил ее не так высоко.
– Я стал другим, Танока, - продолжал он упрямо. – Кот Крысолов умер, его больше нет. Я распрощался с той жизнью. Посмотри на меня! Этим я заткнул раны в моей душе, которые были мне нанесены! Вы хотите снова разбередить
Сорока беспомощно взглянула на Волкодава, но тот раздраженно закрыл глаза и не видел ее отчаянной мольбы. Поэтому женщина решила пустить в ход свой последний козырь. Усевшись обратно в кресло, она откинула волосы назад и, внимательно рассматривая свои руки, с горечью произнесла:
– Мне так хотелось, чтобы у нашей дочери был отец-герой… видимо, это были напрасные надежды.
Бернард уставился на нее, не веря своим ушам. Первые несколько секунд он ничего не мог сказать, только таращил на нее глаза, но затем все-таки выдавил:
– Д-дочери?.. Ты хочешь сказать…
– Да, Крысолов. У нас есть дочь. – Танока отвернулась. – Но ей не позволили остаться со мной. Дядя выслал ее в деревню, боясь, что в высшем свете о нем пойдут дурные слухи. Я никогда больше не увижу ее. А ты мог бы и не узнать о ее существовании.
Граф Блэквулф призадумался. Нельзя сказать, что в нем проснулись отцовские инстинкты, но, похоже, обидные речи Танока пробудили в нем какие-то дремлющие чувства. Он посмотрел на Волкодава, а тот, кажется, только этого и ждал, чтобы нанести коронный удар:
– Тебе есть за что бороться. Есть что защищать. Пусть не свое прошлое – так хотя бы свое будущее.
…Крысолов потер подбородок, хлопнул себя ладонями по коленям и, коротко вздохнув, словно решившись, сказал:
– Я другой, ребята. Но кое-что в арсенале у меня еще имеется. Бывших воров не бывает – придется это признать. Арнольд, - он позвал камердинера. – Принеси мой костюм и седлай лошадей. Я уезжаю. Надолго.
Двери замка были теперь открыты. Любой человек мог беспрепятственно войти туда и выйти без всяких паролей и тому подобных вещей. Крысолов даже подумал, что он спит и ему видится какой-то ужасный кошмар, когда они въезжали на территорию Гильдии. Но гораздо больший сюрприз ожидал их внутри.
Воровская Гильдия, последний оплот «борцов за свободу», был разграблен изнутри. От былого скромного, сдержанного, но, тем не менее, впечатляющего великолепия не осталось и следа. В коридорах и сокровищницах больше не кипела жизнь, помещения опустели: воры бродили теперь маленькими вооруженными группами, и не раз на нашу троицу поднимались железные носы арбалетов и стальные клювы сабель. Замок стоял пустой, холодный и грязный.
Покои Десото Добермана также стояли с настежь распахнутыми дверьми. Теперь их было не узнать – половина вещей была вынесена, другая половина испорчена. Кто-то зверски изрезал ножами картины на стенах, кто-то потоптался грязными ногами по роскошной бархатной обивке мебели и по тяжелым гардинам. Пол был усеян какими-то обломками, мусором и осколками битых бутылок – захватчики не обошли своим вниманием знаменитый винный погреб Десото. Вместо привычного тонкого аромата южных благовоний в покоях стоял отвратительный запах прогорклого вина, грязных тел и чего-то тошнотворно-кислого. Помимо всего прочего, на полу лежали люди: причем спящие пьяным сном вперемешку с трупами. Отвратительная картина…