Тропой Кулика (Повесть о Тунгусском метеорите)
Шрифт:
В этом году, с легкой руки Юры Емельянова, пышно расцвела «бурундукофилия». Юра занимался поисками метеоритных частиц в трещинах пней, в щелях и западинах древесных стволов, сломанных во время катастрофы 1908 года. Около Чургимского водопада у него была оборудована небольшая лаборатория. Он выковыривал, собирал и дробил древесину, измельчал и промывал ее в тщетных поисках кусочков метеорита или, на худой конец, хотя бы космических шариков.
Высокий и нескладный, покрытый, словно густой вуалью, какой-то черной сеткой, пропитанной репудином, он в этом наряде сильно смахивал на даму, и его заглазно именовали Чургимской герцогиней.
Наряду с «ловлей»
— Что с вами, Юра? — спрашивал удивленный Флоренский.
— Извините, Кирилл Павлович, но пора кормить зверьков, надо бежать, — и Юра, торопливо попрощавшись, стремительно мчался за четыре километра к милым его сердцу бурундукам.
В помощь Юре был придан студент томич Мильчевский, здоровенный малый, густо заросший черной щетиной. Внешне он походил на опереточного бандита, обладал хрипловатым басом и отнюдь не был человеком с тонкой, чувствительной душой. Однако, поработав некоторое время с Емельяновым, Мильчевский тоже стал яростным бурундукофилом. Обычно молчаливый и несколько угрюмый, он мог часами говорить о полюбившихся ему бурундуках — какие они умные, чистые, приятные, как с ними хорошо и интересно.
Незадолго до отъезда Емельянова жестоко обидели: одна из уходящих групп, проходя мимо его палатки, похитила у него всех бурундуков, чуть ли не дюжину. Дойдя до Пристани, группа, посмеиваясь, торопливо зашагала дальше, не остановившись даже напиться чаю, — явление совершенно необычное. К рюкзакам у них были приторочены клетки с бурундуками, и мы еще удивились, что в этом году развелось такое большое количество любителей бурундуков.
Группа ушла, а через некоторое время на Пристань прибежал убитый горем Юра Емельянов. Он чуть не плакал и заглазно поносил своих товарищей, грозя им карами прокурорского надзора, и даже хотел организовать погоню. Однако учтя, что он один, а их пятеро, и что добычу они добровольно не отдадут, махнул рукой и с помощью Мильчевского занялся ловлей новых бурундуков, которые, конечно, оказались «сортом ниже».
Время от времени на Пристань заглядывал Флоренский. Его очень интересовали результаты промывки. Иногда он сам занимался просмотром «узкой полоски», вылавливая из шлиха магнетитовые шарики. Условно подсчитанное количество их, приходившееся на квадратный метр площади, было очень непостоянным для разных участков района. Флоренский пытался выяснить, не намечается ли в площадном распределении шариков какой-либо закономерности. (Впоследствии оказалось, что такая закономерность существует.)
Однажды он пришел усталый, какой-то потускневший, но с аппетитом поел горохового супа, а особенно жареных грибов, которых он, по его выражению, «не ел уже целую вечность».
На заимке сейчас почти никого не было. Большинство находилось «в разгоне», стараясь перед отъездом закончить те или иные работы. Осталось только несколько «калек», страдающих потертостями ног, фурункулезом и прочими недугами. Им лень было сходить хотя бы на час-два за грибами и ягодами.
— Да что там говорить о грибах, — с горечью заметил Флоренский. — Они даже дров не могут принести. Сидят и безуспешно пытаются разжечь костер из сырых сучьев. Мне иногда приходится самому приносить сухие
Работая на обогатительной установке, как раз перед приходом Флоренского, мы с Егором увидели большую черную гадюку, которая быстро переплывала Хушму, направляясь к нашему берегу. Она не успела спрятаться, и я ее убил ударом прута по голове.
Незадолго перед этим я как-то пожаловался Флоренскому на излишнюю брезгливость наших девушек. Поставив на ночь тесто, они утром обнаружили в нем мышь и немедленно выбросили в Хушму целое ведро теста вместе со злополучной мышью. Я пожурил их за такую расточительность: с продуктами у нас не так-то уж благополучно. Флоренский поддержал меня и сказал, что это предрассудок и что из-за какой-то мышки выбрасывать ведро теста неблагоразумно. Учитывая такое отношение Флоренского к предрассудкам, я решил угостить его фрикасе из змеиного мяса.
Обезглавив змею, я быстро снял с нее шкурку, выпотрошил тушку и хорошенько промыл ее в воде. Мясо у змеи белое, настолько приятное на вид, что даже Егор соблазнился и тоже пожелал его попробовать.
Я рассказал ему, что у многих народов, например у китайцев и японцев, змеиное мясо считается деликатесом. В свое время в журнале «Вокруг света» я прочел об одном итальянце, который, отведав змеиного мяса, так пристрастился к нему, что скоро истребил почти всех змей в своем районе. На своем веку я раза два или три пробовал это кушанье, и оно пришлось мне по душе своим своеобразным, нежным вкусом.
Я поставил сковородку на угли, положил в нее кусок масла и через некоторое время стал подкладывать ломтики змеиного мяса, которые ароматно зашипели в кипящем масле. Посолив кушанье, я добавил туда горсточку сушеного лука. Заманчиво пахнущее блюдо я понес к бараку, возле которого сидел над какими-то расчетами Флоренский.
Увидев меня со сковородкой в руках, он было обрадовался, но, узнав, каким блюдом я собираюсь его угостить, как-то сник и сказал, что не в состоянии перебороть в себе некоторые выработанные воспитанием условные рефлексы.
Егор с некоторым недоверием приступил к трапезе, но, съев пару кусков, сказал, облизываясь, что мясо очень вкусное и напоминает жареного кролика.
Блюдо это действительно очень вкусное, и только предвзятое мнение заставляет людей пренебрегать таким прекрасным даром природы. Странная вещь эти условные рефлексы. Ведь накорми я Флоренского змеиным мясом под видом угря, он с наслаждением ел бы его.
Сухарное просперити. Приезд Золотова
Дни на Пристани проходили довольно однообразно, в привычной работе. Тамара подготавливала пробы, мы с Егором промывали их на обогатительной установке. Нина Заславская и Галя Иванова обрабатывали шлих «узкой полоски», выделяли магнитную фракцию и выбирали магнетитовые шарики.
В методику обработки проб было внесено существенное изменение: от сухого обогащения мы перешли к более прогрессивному, мокрому, при котором материал пробы не просеивался через сита, а протирался через них в водной среде. Это давало возможность пускать в ход сырой почвенный материал не подсушивая его предварительно, как это делалось раньше. Процесс обработки стал значительно чище, не приходилось дышать пылью; кроме того, при сухой обработке всегда оставалось большое количество комочков, что исключалось при мокром способе.