Тропою архаров
Шрифт:
Часто вверх по долине начинает дуть ветер, над холмами курится поземка, и длинные белые вуали появляются над сугробами. Они поднимаются все выше и выше, и, наконец, все исчезает в белом крутящемся вихре: дороги, хребты, небо.
Буран… Невесело здесь в буран вдалеке от жилья.
Зимой Алай спит. Спят и его дикие обитатели. В глубоких норах уснули сурки, не видно мелких грызунов, проложивших бесконечные лабиринты своих ходов под снегом.
От перевала Тау-Мурун в восточном конце долины до Сарык-Могола – реки, текущей в средней части долины, на белой поверхности снега нет следов. Здесь не ходят стада, из-под глубокого снега не выкопает себе корма ни лошадь, ни кутас. Поэтому зимой здесь почти никто не живет.
Только вдоль Сарык-Могола, по южным склонам Алайского хребта, где даже в зимние морозы яркое высокогорное солнце нередко сгоняет сугробы, да по холмистым наносам старых морен, где ветер сдувает снег, пасутся стада и зимой. Здесь даже в многоснежном Алае зимой могут кормиться кутас и баран; на зимних пастбищах и тебенькуют (пасутся зимой) стада таджикских колхозов.
Тут между крупных холмов-чукуров и по склонам гор зимой курятся дымки над овчарнями и жилыми домами. Виднеются конюшни и жилые постройки, высятся стога сена, запасы дров и кизяка, обеспечивающие тепло и корм в зимнюю стужу. В хорошую погоду и зимой по склонам двигаются стада, и зимой заметно оживление на дорогах и тропах. А ниже в долине до самого Дараут-Кургана, где кончается Алай, лежат нетронутые снега.
Скованный морозом, засыпанный снегом, спит всю зиму Алай.
Но вот становится теплее, приближается весна. По крутым склонам Алайского хребта тает снег, и в буром цвете прошлогодней травы, выходящей из-под снега, появляется зеленый оттенок. Весенние воды в долине затопили понижения, а на холмике из обвалившейся за зиму норы выглянул первый исхудалый и заспанный сурок.
Солнце преет сильнее, и вот зазеленела вся долина. Но Алай все еще пустынен. Ведь высокие перевалы в Алайском и Заалайском хребтах лежат под снегом.
В Фергане, в жарком Узбекистане, уже начинается горячий май, поспевает клубника и черешня, а глубокие снега на перевалах ледяными замками запирают дороги.
Но внизу, далеко от Алая, в отдаленных колхозах идут спешные сборы. И вот еще не лопнули снежные пробки на перевалах, а по всем дорогам к Алаю сплошной живой лентой потянулись стада.
И как только бравые дорожники при деятельной помощи солнца пробивают первую дорогу через Талдык (перевал в Алайском хребте), сплошная живая лавина затопляет Памирский тракт.
От Оша до Чигирчика и от Чигирчика до Талдыка на протяжении почти двухсот километров, поднимая тучи пыли, отара за отарой, топоча десятками тысяч копыт, идут стада баранов. Кричат и скачут пастухи, ржут конские табуны, ревут ишаки. Напрасно отчаянно гудят и дико ругаются, стоя на подножках своих едва ползущих машин, шоферы, на чем свет стоит понося и пастухов и баранов,- их истошный хриплый крик и неистовое гуденье бесполезны. Живая лавина затопила дороги, и ничто не действует ни на стада, ни на чабанов.
В это время в Алае еще холодно, ночью замерзает вода в ручьях и заводях, каждый день дует холодный ветер, и то проглянет и обогреет солнце, то пойдет снег, но великое травяное изобилие уже царит по всей долине.
Отросли травы, типчаковые степи уже сбрызнуты золотым дождем цветущих лигулярий. Между многолетними кустиками злаков, которые будут расти все лето, тысячами и миллионами нежных зеленых ростков торопливо тронулись в роет крошечные осоки, тюльпаны, мелкие крестоцветные, злаки, достигающие всего трех-пяти сантиметров высоты.
Эти маленькие растения торопятся использовать влажную весну, мокрую почву, пока она еще напоена водой стаявших снегов.
Эти крошечные весенние эфемеры за десять-пятнадцать дней вырастят маленькие листики, выбросят бутоны, затем цветки и к тому времени, когда просохнет почва и настанет настоящее лето, уже рассеют свои семена, засохнут и исчезнут.
Летом, проходя по сухой типчаковой степи Алая, трудно будет поверить, что еще месяц назад здесь было сплошное море веселых цветущих карликов.
Лето – оно не долго и не очень ласково, это высокогорное лето в Алае.
Но летом Алай живет бурной, напряженной жизнью. Весь превращается в огромный лагерь, везде по долинам, по склонам гор белеют палатки, дымят юрты, двигаются стада, группами и в одиночку проносятся всадники, по дорогам и без дорог ползут машины, и всюду отары баранов, косяки коней и костры становищ.
Стада отъедаются, тучнеют бараны, табунные жеребцы после месячного пребывания в Алае становятся положительно опасны; они бьются не на живот, а на смерть и вступают в бой со всеми пришлыми жеребцами, они дерутся с жеребцами соседних косяков и отбивают кобыл в свой табун. Они могут напасть на незадачливого всадника и угнать его лошадь.
Великое изобилие царит в полевых станах, кумысом хоть залейся, мяса, масла, молока, айрана сколько угодно. Скот сыт, довольны пастухи. Из далеких и близких колхозов приезжают земляки. Обычно они имеют поначалу надменный вид и приезжают с полномочиями Лиц, проверяющих работу чабанов и бригадиров. На деле всем ясно, что они приехали попить кумыса и подышать прохладным воздухом Алая. Поэтому вскоре они начинают держать себя менее величественно и невольно теряют свой начальственный тон.
Но время идет, недолго алайское лето, и ветер становится холоднее, начинают сохнуть, желтеть травы, разжиревшие сурки едва двигаются возле своих нор, по утрам на заводях все дольше не стаивает ледок.
Выпал снег… растаял… опять выпал и хотя тоже растаял, но снежная граница, летом лежавшая высоко в горах, медленно поползла вниз.
И вот опять тронулись стада к перевалам, поспешно начали грузиться бригады. На машинах, на верблюдах, на конях снова закачались сепараторы, котлы и одеяла, радиоприемники и ребята, и опять затопили стада Памирский тракт и, подгоняемые холодным ветром и снегом, идут в теплые низины, где уже созрели фрукты и поспел урожай. Затихает Алай, ветер разносит остывшую золу погасших костров, треплет обрывки газет, и вот мягкий снежок закрыл вытоптанные четырехугольные площадки голой земли, на которых стояли палатки, закопченные камни полевых очагов, и все стало бело, ровно и спокойно.