Тропою волка
Шрифт:
Этот весьма нелестный для царских посланников, но совершенно праведный спич поставил в тупик московитян. Они уткнулись носами в бороды, не зная, что и ответить, ибо ответить в самом деле было нечего. Ситуацию спас Ян Довгаль. Виленский бискуп, словно смутившийся за драку на пиру хлебосольный хозяин, встал, гостеприимно развел руки и изрек:
— Паны ясновельможные! Давайте обсудим титул вашего царя в следующий раз. Сегодня наша миссия заключается в другом — в мире, в окончании войны. Ну а для краткости временно мы будем именовать вашего государя просто — Его величество, как и нашего великого князя и короля Польши. Честно? Честно! Давайте
И все согласились, кто вольно, кто не вольно.
Иван Одоевский, самый молодой из московских послов, был здесь, похоже, за спикера. Он встал и развернул длинный рулон царского послания, начал зачитывать. Послание заключалось в том, чтобы король отдал царю все Великое княжество Литовское да выплатил дополнительно 800 ООО рублей за 1654 год и 500 ООО рублей — за 1655 год… У Кмитича чуть не упала с головы его соболиная шапка. От удивления комиссары Речи Посполитой открыли рты. Шутит ли Одоевский или что-то путает? Ведь это же самое собирались требовать сами литвины! Ведь не они, литвины, напали и забрали московские земли, но на них самих напали! И еще требуют деньги за разгром?! Почему они должны за это платить?! Неужели царь сошел с ума так скоро?!
— У-у-у, — негромко протянул удивленный Кмитич, едва услышав требования, и, оборачиваясь к стоящему рядом ротмистру, произнес громко:
— Это, похоже, край.
— Прошу прощения! — Красинский и Довгаль, перебивая друг друга, принялись возражать Одоевскому, объясняя ему сложившееся положение, словно тот приехал из некой третьей страны и не в курсе, кто на кого напал.
Одоевский с багровым, непонятно, от стыда ли или же от гнева, лицом зло сверкнул светло-голубыми глазами:
— Москва есть наследник всей Руси! И Киева, и Полоцка, и Новгорода! — выкрикнул князь. — Она есть третий Рим!
— Самопровозглашенный! — громко перебил Красинский. — Неизвестно, кто такое право давал Москве, ну а самопровоз-глашение ни одна из приличных стран не примет как документ.
— Прошу прощения!
В спор вмешался Ян Довгаль. Он напялил на нос круглые очки и потряс в воздухе неким списком.
— Я не буду ставить сейчас под сомнение права на трон ваших Рюриковичей, основатель династии которых Юрий Долгорукий не имел даже собственности в Киеве. Я даже не буду ставить под сомнение, что Романовы являются правопреемниками этих Долгоруковых Рюриковичей. И даже не буду оспаривать ваше право на Киев и Новгород в связи с этим. Я просто расскажу вам о наших правах, правах Полоцка. Вот выписка из Повести Временных Лет, что всегда хранилась в Вильне у Радзивиллов. Вот что я выписал специально для наших переговоров, — виленский бискуп уткнул длинный нос с очками в список, но лишь на секунду, и вновь поднял взгляд на послов. — В 1097 году в Любече русские князья устроили сбор по вопросу дележа наследства Ярослава Мудрого. В этом съезде не участвовал лишь полоцкий князь Всеслав по прозвищу Чародей. Почему? Потому что Всеслав не имел никаких династических или политических претензий на киевский престол.
На этом съезде также речь не зашла ни о Полоцке, ни о прилежащих к нему городах, что доказывает, что Ярославичи также не имели претензий на Полоцкие земли. А Полоцкое княжество — это предтеча нашей Республики! Вот! — бискуп еще раз потряс документом. — Не было у Киева к нам никаких претензий! Мы были самостоятельным независимым княжеством уже тогда, в одиннадцатом веке! Так какие могут быть претензии на нашу страну сейчас у вас,
— Грош цена вашей писульке! — вдруг взорвался Одоевский и с грохотом, чуть не опрокидывая скамью, бросился вперед, чтобы вырвать лист из рук Довгаля. Но тут… московский князь с бледным лицом замер. Замерли все. У самого горла Одоевского, касаясь его окладистой светло-рыжей бороды, слегка подрагивало аспидно-серое острие сабли. Прямо в глаза Одоевскому смотрела пара светло-серых глаз пана Кмитича.
— Даже не думай двигаться, пане, — процедил Кмитич. Но Одоевский и не смог бы двинуться вперед ни на йоту при всем желании — лезвие тут же вошло бы ему в горло. Словно очковая кобра в своей боевой стойке, острая дзюба карабелы замерла напротив лица перепуганного Одоевского. Позади два московских сотника также обнажили клинки, не решаясь, однако, сделать даже шага вперед — иначе их предводителя проткнули бы, как жука. Комиссары Речи Посполитой, словно онемев, смотрели на всю эту сцену.
— Скажи своим образинам вложить сабли в ножны, — тихо, но решительно произнес Кмитич, буравя Одоевского глазами.
— Сабли в ножны! — сдавленно прохрипел московский князь, слабо махнув кистью правой руки в сторону сотников. Те медленно убрали сабли, но Кмитич своей не убрал.
— Пан полковник, вернитесь на… — подал было голос обретший дар речи Красинский, но Кмитич прервал его поднятой ладонью, как бы говоря, что командует здесь не полоцкий воевода.
— А теперь, пан Одоевский, — продолжал гипнотизировать Кмитич московского князя, — отойдите назад и сядьте на прежнее ваше место. И тогда мы продолжим наши переговоры.
Одоевский даже слова не проронил, повиновался, вернулся и сел, понурив голову, словно нашкодивший мальчишка.
Остальные московиты с открытыми ртами и перепуганными округлившимися глазами проводили взглядами Кмитича. Оршанский полковник не спеша, поскрипывая своими новыми сапогами, вернулся за спины своих послов, откуда он минуту назад вылетел с проворством ястреба…
— Похоже, нам сегодня надо взять перерыв, успокоиться и все досконально обсудить, — пролепетал бледный Довгаль. Все согласно закивали головами…
В тот же день Кмитич сел за письмо к своей возлюбленной, где в сердцах писал:
«Всем сердцем я надеялся, что переговоры сдвинут все с мертвой точки, что приблизят конец войны и начало нашей свадьбы, но, глядя на этих послов царя, понимаю: не видно конца этому кошмару. Царь ведет себя как вор, захвативший чужой дом и требующий при этом, чтобы ему отдали все. Он или душевнобольной, или разбойник с большой дороги. И когда же я смогу сесть в свадебный поезд? Когда же одену заветное колечко на палец моей каханой? Нужно это делать сейчас, при первой возможности, ибо эта война никогда не закончится либо закончится очень не скоро. Я же не хочу, чтобы ты, любая моя Алесенька, оставалась в девушках на выданье еще пять, а то и десять лет…»
На следующем заседании от 14-го августа уже комиссары Речи Посполитой заявили, что царь обязан вернуть захваченные земли ВКЛ и компенсировать потери из-за опустошения городов и весок. Одоевский же на это упрямо твердил:
— Что Бог дал великому государю, того он никогда не уступит.
— Нам Бог дал эти земли как-то чуть-чуть раньше. Почему мы должны их уступить? — недоумевал Крыпггоп Завиша. — И Богу не нравятся войны, не нравится убиение христиан, и вы должны были читать об этом в Библии…