Тростниковая флейта: Первая книга стихов
Шрифт:
1.1991
Река
Когда бы мне хватило тишины,
Уюта старых стен и шелестенья
Лесов, и светоносной синевы
В реке изломанного отраженья,
Я б не нашёл и малого цветка
И путался в сплетении соцветий
На плоскости тетрадного листка,
Как в мутном водоёме междометий.
Мне не любима длительность полей,
Условность малой родины и скука
Зелёной дальнозоркости моей.
Мне не понятны встреча и разлука.
Кого встречать, и провожать – куда?
Блуждает эхо между небом и холмами.
И в отражении колышется вода,
Изломанная берегами…
7.1991
Отсветы
И никому тот мир не чужбина…
Плотин
Как
И в ночь глядеть из пропасти земной.
Но верю, что о береге далёком
Вселенная беседует со мной.
Я не прошу у вечности спасенья.
И этот риторический вопрос,
Как светлая надежда воскресенья,
Меня уже не трогает всерьёз.
Умру я весь… Пускай мои страницы,
Быть может, мой исход переживут,
Но и веков, и строчек вереницы
Когда-нибудь, как время, истекут.
В другом, уже надвременном астрале
Прокрутится прошедшее во мгле —
Дремучий лес, пробелы в интервале
И жёлтый лист на тоненьком стекле…
6.1994
Чёт или нечет
И картины вернутся, и дни,
Как стихи или говор весенний —
Всё вернётся, и мы не одни
Различаем слова, как ступени.
Утонувшее солнце грядёт!
И так хочется верить, что снова
Только вверх наше время течёт
В глубине первородного Слова.
Отражается век-мезолит
В чертовщине звериного стиля.
Утонувшее солнце горит!
Возвращается прошлое, или,
Как стихи или говор ручья,
Всё земное о вечном щебечет,
И вдали, по ступеням стуча,
Отзывается Чёт или Нечет.
7.1994
Забытые дожди
Соверши переход календарный,
Выйди к морю забытых дождей,
Гениальный, но всё же бездарный
Возле новых времён и людей.
Небеса над землёю двулики!
Ты же веришь не льдам, но дождям!
Пусть холодные пики и блики
Соответствуют солнечным дням.
Вот и я по дороге былинной
Выйду к морю знакомых дождей,
Где юродивый в шкуре звериной
На луке сторожит лебедей,
Где двуликое небо над пашней
То скорбит, то поёт, то горит —
И со светлой страницы вчерашней,
Словно совесть, со мной говорит.
1.1994
Ветер над полем
Они взрослели раньше и росли,
Чем мы рождались или говорили.
Мы розно прорастали и всходили
Из северной поверхности земли.
Но те, что до восхода не взошли,
Навеки стали плотью чернозёма.
Но и без них не вычислить объёма
И плодоносной площади земли.
Какое всем значение придать,
Когда едино всё и неделимо,
И можно ли незримо или зримо
Всё то, что отзовётся, угадать?
Как много разной флоры наросло!
Как долог день и сумерки бездонны…
И по холмам раскатывает волны
Великое, как Бродский, ремесло.
9.1993
Пейзаж с великаном
Животных беззащитная душа,
Охотники бегущие по следу
И просто равнодушные деревья —
Вот составные леса. Вкруг него
Всё тот же трёхголовый Герион
Пасёт своё откормленное стадо.
2.1995
Стена
Базар жуков и кукол заводных,
Завязанных лоскутною верёвкой,
Гудит и омрачает всякий ум
И всяческую рвань запечатляет
В подкорке головного вещества.
И сталь звенит, и звякают составы
По рельсам, и тугая голова
Стучит по ним же. Я опять по шпалам
Прошёл… Но, Боже упаси, назад
Вернуться, изменить привычке
И по наитью заглянуть в мешок,
Где вертятся матрёшки заводные,
Наполненные сонмищем мокриц,
И по задворкам мокрые делишки
Струятся в рой бумажный, отмываясь,
Заламывая цену за грехи.
Всё это бы меня не оскорбило,
И не был бы расстроен властелин
Моей души, но я о том жалею,
Что камни передвинуть не могу,
От гибели спасая этот город,
И прохожу, инертный, как вагон,
Но с дюжиной проворных лошадей!..
И, кстати, о слонах: на этом рынке
Плебеи Тита Ливия сдавали
По символической для севера цене:
Я так хотел увидеть корабли
Строптивого любовника Дидоны,
Но мне достался двадцать первый том,
И начались Пунические войны…
4.1992
Илион
Не спи, любимый город! Посмотри,
Что в брюхе у заморского коня…
4.1995
Свечи листопада
Отзовётся голосом поэта
Реквием, что эхо пропоёт…
В раскалённом горле пистолета
Горе и отчаянье живёт.
Разорви на площади рубаху!
Уж стрельцы с повинною идут,
Сами устанавливают плаху,
Молятся и головы кладут.
Кто там был без родины и флага —
Топору попробуй расскажи…
Вот и опохмелится ватага
В поднебесье Стенькиной души.
И под низким русским небосводом,
Посреди ветров и пустырей,
Встанут и закружат хороводом
Образы загубленных людей.
Вьюга вертит корни бурелома,
Первым снегом скрадывая тьму.
Для живых в чистилищах разлома
Мёртвые построили тюрьму…
И уже без всякой антитезы,
По верёвке двинутся во льды
Мальчики, птенцы, головорезы —
Пасынки стрелецкой слободы.
Здесь не быть без мора или глада:
Что ни век – разбойничий посад.
Гасит ливень свечи листопада,
И плывут столетия назад.
Рвётся перекличка без ответа,
Эхо в голых кронах голосит.
Воронёный профиль пистолета
На виске у времени висит.
10.1993
Высокое прозрение дождя
Высокое прозрение дождя,
Медлительность в сознательном пейзаже
И смешанный с водою чернозём, —
Где путник, по дороге проходя,
Теряется, как без вести пропавший,
И целый мир течёт за окоём.
За окоёмом тоже целый мир —
Такой же мир, такие же деревья,
И дождь, и человек, бредущий вслед
Прозрачным небесам. Ориентир
На местности ему – его деревня,
Где зрение, рассеянное пред
Суровой бессознательностью дней,
Растеряно в медлительном пейзаже,
Потеряно – и больше ничего.
И к небу отрываясь от корней,
Уходит дождь, как без вести пропавший.
И некому назад вернуть его.
4.1995
Режиссёр
Ф. Феллини
Теперь он видит всё, когда за кадром
Оставил целый мир, открыл окно
В другой, где, словно в зеркале парадном,
Показывает Бог своё кино…
Он смотрит на себя, как будто в зале
Идёт премьера Страшного суда.
Мгновеньем вечность вспыхнет в интервале, Н
о ничего не вырвется сюда.
Не долетят ни звук, ни вспышка света,
И время не проявит негатив,
И будет незаряженной кассета
Раскручиваться, память окрылив.
И над своим расстроенным оркестром
Останется не властен дирижёр,
Когда над опустевшим лобным местом
Скрипач возьмёт на грифе фа-мажор…
Жизнь – только репетиция, попытка
Сыграть свою, единственную роль.
Мы все уйдём со сцены от избытка
Оваций, преломляющихся в боль.
И кто был тень во тьме, кто небожитель —
Верховная триада разберёт.
Свет гаснет… И уходит осветитель,
Его пути не знает звездочёт.
Но он был выбран и целенаправлен
Пройти из негатива в позитив.
Был воздух красным порохом отравлен,
И камера садилась на штатив…
И Рим врастал крестами в бархат ночи,
Скрипел ремнями в сутолоке дней,
Пока в нечётном ритме многоточий
Чеканил век медали и людей.
Играй, скрипач! Пили по старым струнам.
Он здесь, внутри, вокруг, со всех сторон,
Сидит и смотрит в зеркале старинном
Свой неэкранизированный сон.
Теперь уже не Муза, только Парка
Ему постелет меру полотна
И рядом сбросит платье, словно прялка,
Освободится от веретена.
Раскроет время замыслы и книги,
Но плотным снегом ляжет на следы.
Над арками победные квадриги
Осунутся от ветра и воды.
Страницы перепутает биограф,
Заглядывая в тёмное окно.
Свет гаснет… Но горит кинематограф,
Кружится мир, и крутится кино.
11.1993
«часы…»
часы
остановились и как солнце
МГНОВЕНЬЕ ОЗАРЯЕТ МИРОЗДАНЬЕ
12.1994
Моцарт и Сальери
Сальери что-то напевает
И скрипку Моцарта сверлит…
Сальери Моцарта не травит,
А только гадости творит.
Ну что за век?! Злодей мельчает,
Великий Моцарт водку пьёт…
Его Сальери не отравит,
Но мелкой подлостью убьёт.
3.1994