Тростниковая птичка
Шрифт:
– Ты бы полежала, – предложил Пашка, – на тебе лица нет, хочешь своих перепугать, явившись им по буку больше похожей на смерть?
– Да не хочется, – буркнула я, – я и так неплохо сижу.
Однако это было не совсем правдой. Я поерзала, понимая, что что-то вызывает у меня чувство дискомфорта, сунула руку за спину и вытащила завалившийся в щель между спинкой и сиденьем глянцевый журнал. Темная обложка с ярким названием, показавшимся смутно знакомым, немного озадачили.
– Мальчики, вы собираетесь завести собачку? – осторожно уточнила я.
– С чего ты это взяла? – удивился Петер, оборачиваясь ко мне и неожиданно заливаясь краской.
– Ну, Мист, ну зараза. – Пауль, кинувший на меня взгляд в зеркало заднего
А я вспомнила, где именно мне на глаза попадалась надпись «Галапет», выполненная характерным шрифтом. Конечно же, тайная заначка кузена Майкла!
– Ни за что, – заявила я парням, – я его еще даже не изучила.
Наверное, прежняя я тут же бы отдала журнал Петьке и еще долго бы хотела провалиться под землю от смущения. Но та, прежняя я, осталась на пороге спальни в доме Сая, а я нынешняя смело раскрыла журнал на центральном развороте.
– Ну ничего себе! Им же так неудобно! – вырвалось у меня, и я подняла глаза на парней, которые демонстративно разглядывали дорогу. – Как я понимаю, если мне потребуется консультация на тему «как такое можно повторить», то к вам обращаться бессмысленно?
Братья в ответ промолчали.
И я углубилась в рассматривание картинок и чтение изредка попадающегося скудного текста. Когда академический интерес стал опасно меняться на совсем другие чувства, я откинула журнал в сторону.
– Ну вы, парни, блин, даете. Расслабьтесь, я не собираюсь закладывать вас папочке, ни своему, ни вашему. И вообще, я, наверное, все же прилягу – выспаться ночью мне так и не удалось.
– Плед с подушкой лежат где-то рядом с тобой, на заднем сиденье, – пробубнил кто-то из парней.
Я вздохнула, нашарила сверток и потянула его к себе, когда из-под него с тихим шорохом выскользнул большой, плотный и, несомненно, бумажный конверт, что так распространены на Кериме. Я торопливо подняла его.
– Тут у вас что-то упало, – сообщила я парням, демонстрируя конверт в зеркало заднего вида, – уж простите, в этот раз открывать побоюсь. Куда положить?
– Да куда хочешь, – отозвался Петька. – Это твой передал. Велел отдать, когда браслет расстегнется.
– Петер, как ты мог нарушить последнюю просьбу? – патетически воскликнул Пашка.
– Да я-то при чем? – сделал честные глаза Петька. – Она же сама конверт нашла. Ушлая нынче молодежь пошла, зазеваешься – портки снимут, и не заметишь, а тут какой-то конверт.
Я только вздохнула.
Плотный картон клапана поддавался плохо, я сосредоточенно сопела, отвоевывая у него миллиметр за миллиметром, пока наконец не победила. Из открытого конверта на заднее сиденье выпала стопка бумаг и тяжелый бархатный мешочек. В мешочке оказалась очень необычная подвеска – сделанная из тонкой проволоки ажурная клетка, украшенная листьями, в которой были сломаны несколько прутьев. Я узнала руку мастера и грустно улыбнулась, понимая, что Сай тогда, на Ак-Тепе, заказывал подарок для меня. Мешочек под пальцами зашуршал, и я выудила из него коротенькую записку. Я разгладила узкую полоску бумаги, разглядывая бисерный почерк Сая. «Прости, так было надо. Теперь ты свободна. Я люблю тебя больше жизни». Пальцы пришлось сжать в кулаки, а на кулаки сесть сверху, потому что бумажку хотелось помять, изорвать и выкинуть. И я бы так и сделала, не будь там слов, которых я так и не услышала от Сая за все время нашей недолгой семейной жизни. Слова же, которые я слышала под садхом или в полусне в палатке, казались поутру лишь плодом разыгравшегося воображения, и я не знала, было ли это на самом деле. Бумаги лежали веером: документ о заключении брака, какие-то схемы, планы и нежно-лиловый, с золотой голографической наклейкой лист с надписью «Завещание».
– Ничего не понимаю, – пожаловалась я парням, – зачем надо было писать завещание сейчас? Я не собираюсь
– Так, значит, он тебе ничего не сказал? – развернулся ко мне Петька.
– Что не сказал? – уточнила я, чувствуя, как во мне начинает просыпаться смутное беспокойство.
– Что произойдет после того, как ты улетишь?
– Сай сказал, что браслет расстегнется, – растерялась я, – и я буду свободной.
– В некотором смысле так оно и будет, – кивнул Петер.
– Что ты морочишь девочке голову, – возмутился Пауль, – взялся говорить, так нечего кота за я… за хвост тянуть! Вдовой ты будешь, Сонечка, вдовой.
– Как вдовой? – ахнула я. – А разве у мужчин браслет не расстегивается?
– Расстегивается, если жена умирает. А ты у нас, Сонечка, живее всех живых и, даст бог, так дальше и будет, иначе с нас с Пашкой шкуру с живых спустят – сначала отец, потом твои тетушки.
– Вы меня разыгрываете, не может такого быть! – Я отказывалась верить тому, что услышала.
– К сожалению, нет, – отозвался Петер. – Нас вчера друзья твоего мужа на эту тему просветили. Наверное, надеялись, что мы как-нибудь сможем вложить тебе это в голову, раз Сайгон взял с них слово, что они будут молчать.
– Это Керима, детка, – включился в разговор Пауль, – неудачник, который не сумел удержать жену, должен умереть. Выбор женщины!
Сознание, как это обычно и бывает при плохих новостях, уцепилось за знакомое словосочетание. «Выбор женщины, выбор женщины», – крутилось у меня в голове, и тут я вспомнила, когда впервые услышала про этот проклятый выбор. Ночью после свадьбы, когда Сай баюкал меня в объятиях и рассказывал про браслеты. Нет, он не врал, он вообще ни разу не соврал мне, он просто недоговаривал! И тут я поняла, что я злюсь. Вернее не так. Меня накрыло холодным, яростным бешенством. Все время, что мы провели рядом, все это крастовое время мы, отчаянно нуждаясь друг в друге, старались держать дистанцию, недоговаривая, умалчивая, уходя от темы. Мы даже ни разу толком не поговорили. И только случай и добрая воля братьев Хольм позволили мне узнать о том, что мой любимый человек собирается красиво умереть во имя нашей же с ним любви.
– Ну-ка, Паш, пусти меня за руль, – рявкнула я на Пауля и полезла к креслу пилота, на ходу выуживая из кармана штанов родной, подаренный родителями бук.
– Петька, делай что хочешь, но мне нужен выход на межгалактическую связь, – сунула я бук второму баронскому сыну, – мне вот с этим абонентом очень поговорить надо. На громкую связь поставь!
Заняв кресло и пристегнувшись, я с усмешкой услышала, как братья защелкали замками ремней безопасности. Те три раза, что я сидела за рулем флайбуса во время наших встреч на каникулах, запомнились им надолго.
– Ну что, смертнички, – хмыкнула я, перепрограммируя маршрут на навигаторе, – покувыркаемся? Сейчас я всем там покажу, что такое «выбор женщины»!
Флайбус завершал резкий поворот, когда на буке запиликал сигнал ожидания соединения.
– Тетя Берта, – заорала я, когда соединение было установлено, – это Соня-Птичка, и мне нужна твоя помощь!
Недалеко от Таншера мы попали под дождь, и мне пришлось скинуть скорость. Поле над лобовым стеклом прокатного флайбуса было слабеньким и справлялось с водой, льющейся из разверзнутых хлябей небесных, с большим трудом, я бы даже сказала, что почти не справлялось. Последнюю часть пути я проделала практически вслепую, положившись на прокатный же навигатор. Садиться во двор нашего с Саем дома я посчитала ненужным выпендрежем, поэтому парковаться пришлось прямо на улице. К сожалению, парковалась я несколько хуже, чем водила, но признаться в этом мешала гордость, поэтому мы долго совершали мелкие маневры в ограниченном пространстве.