Тротиловый звон
Шрифт:
«Черные бороды, белые кипы…»
Черные бороды, белые кипы,
Узеньких улочек вязь.
Только машин проползающих скрипы,
Средневековая грязь.
Время зависло, уснуло, застыло,
Кануло в серую тьму.
Есть только древняя, странная сила –
Богу служить одному.
Цели иной не имеют на свете,
Скопом застыв у стены,
Грустные взрослые, скорбные дети –
Пасынки вечной страны.
«Сердце спать не хочет…»
Сердце
Если ночью темной
Голову морочит
Твой стишок бездомный.
Сложная наука –
Верить терпеливо.
Смерть войдет без стука,
Улыбаясь криво.
Дышит перегаром
И срывает маску.
И одним ударом
Завершает сказку.
«Правда древняя человечья…»
Правда древняя человечья –
Рано утром открыть глаза.
Ты встаешь, и хрустят предплечья,
Воют первые тормоза.
Залитая фонарным светом,
Плоть пространства дрожит вокруг.
В этом теле, на свете этом
Ты лишь временный гость, мой друг.
«Смысл какой-нибудь имеет…»
Смысл какой-нибудь имеет
Все на свете, кореша.
Но в конце душа немеет
И сжимается душа.
Я устал и ты устала,
Потому что всё течёт.
И судьба перелистала
Наши дни наперечёт.
Но нельзя свернуть с дороги
Даже где-то за углом.
Потому летим, как боги,
Крыльями сквозь бурелом.
«Люди мы – общеизвестно…»
Люди мы – общеизвестно,
Люди – больше ничего.
Вверх и вниз растёт отвесно
Дико, почвенно, древесно
Наше странное родство.
Я устал вмещаться в тело, –
Говорю начистоту.
Потому что надоело
Вклиниваться оголтело
В глубину и пустоту.
Мы – божественные строчки,
Ощущаю всем нутром.
Норовим дойти до точки,
Вырваться из оболочки,
Догореть поодиночке
В ночь над праздничным костром.
«Ко мне пришёл человек-стена…»
Ко мне пришёл человек-стена
И заставил меня уступить.
Он сказал, что известна моя вина,
И я должен его любить.
Без рук, без ног, без ушей и без глаз,
Как утро осеннее сер.
И был он весь как большой приказ
Из каких-то высоких сфер.
Человек-стена, человек-стена
Говорил – мы одна семья.
Но такие, как он, во все времена
Ненавидят таких, как я.
«Новый мир, не так уж он и плох…»
Новый мир, не так уж он и плох.
Не ослеп я здесь и не оглох.
Он удобный очень для прогулок,
Только где мой старый переулок?
По кусту с ободранной корой
Я готов с ума сходить порой.
«Земля, покрытая домами…»
Земля, покрытая домами,
Деревьям не хватает сил.
Мы изощряемся умами,
И городской пейзаж застыл.
Урбанистическая сага,
Что до безумия скучна.
Слоится воздух, как бумага,
Над теснотой твоей, страна.
И мы – одна большая стая –
Куда-то бешено летим,
Мосты горбатые листая,
И наш исход неотвратим.
«Без счета перемен серьезных…»
Без счета перемен серьезных,
Но смысл по-прежнему безлик.
Все то, что от Иванов Грозных
Сегодня отделяет – блик.
И где-то посреди пустыни,
С ракетой атомной в руке
Дрожу я, как дикарь на льдине,
Один на лютом сквозняке.
Смерть кошки
Опять стоит перед глазами,
Как будто я прижму вот-вот
К руке с наручными часами
Её раздувшийся живот.
Во времена гражданской смуты
Война, как женщина, близка.
Но всех сильнее почему-то
Мне жалко мёртвого зверька.
То смерть сама спешит расставить
Отметки этих черных дней.
Боль бессловесную расплавить
в горючей нежности моей.
«Умирать ещё не стоит…»
Умирать ещё не стоит.
И, когда полужива,
От тоски душа завоет
Как солдатская вдова.
И когда болезнь начнётся
И взметнётся, как клинок.
И когда земля качнётся,
Уплывая из-под ног.
И никто уж не исправит
Ничего наверняка.
Пусть стакан с питьем отставит
В сторону твоя рука.
Есть великая наука –
Не кидаться из окна,
Хоть дрожит большая мука,
Как басовая струна.
«Гниют окурки рядом с дверью…»
Гниют окурки рядом с дверью
На нерастаявшем снегу.
Ну что ж, теперь, по крайней мере,
Без шапки я гулять могу.
А город, словно пёс побитый,
Глядит из конуры своей.
Сочится воздух через сито
Подъездов, улиц, площадей.
Ещё чуть-чуть, и ты отдашь мне
Диплом на память, мой приют.
Куранты на кремлёвской башне
Прощанье, задыхаясь, бьют.
«Песок, покрытый небоскребами…»
Песок, покрытый небоскребами,
И клокотание авто.
Мы сверху кажемся микробами,
На каждый миллиметр – по сто.
Слоится желтыми мундирами
Пространство крошечной страны.
И черными зияют дырами
Ночные бешеные сны.