Тротиловый звон
Шрифт:
«Жизнь достаточно длинна…»
Жизнь достаточно длинна –
Только кажется короткой.
Как посмотришь из окна –
Закружит кривой походкой.
С важной миной гордеца,
Непреклонного вовеки.
Но предчувствие конца
Брезжит в каждом человеке.
Как мне быть? Не скажешь, Бог,
Для чего мне торопиться?..
В этот сказочный чертог
Я пришел судьбы напиться.
«Кончается прогулка в Никуда…»
Кончается прогулка в Никуда,
Дряхлеет
А ты глядишь на черную дорогу
И на тупик по имени «беда».
Вела тебя бездумная звезда,
И вот – ты приволакиваешь ногу.
Ты рад любому мелкому предлогу
Забыть о прошлом. Если можно – да.
«Утонуть в этом море несложно…»
Утонуть в этом море несложно,
Где вокруг миллион голосов,
Задыхаясь, хрипит безнадежно,
Словно музыка старых часов.
Поселилась душа в Интернете –
Механическом царстве теней.
Потому что на жаркой планете
Ни один не припомнил о ней.
«Эта легкость старческая в теле…»
Эта легкость старческая в теле…
Ветерком над пропастью скользим.
Неизвестно, знаешь, в самом деле,
Сколько лет осталось или зим.
Застывают вечные вопросы
Тяжело, как гири на весах,
И слабеет гул многоголосый
Наверху, в холодных небесах.
«Я к смерти в Израиле ближе…»
Я к смерти в Израиле ближе
За то только, что еврей.
В Израиле Бога увижу
Сквозь запертых сотню дверей.
Как солнцем спаленные клочья,
Корнями спущусь в глубину,
В подземный Израиль – ко дну,
Оставив вверху многоточья.
«К истокам пора возвращаться…»
К истокам пора возвращаться
Видать, но привычка сильней
По той же орбите вращаться,
Где нет путеводных огней.
Виток за витком, ежечасно.
Опять, как и в те времена,
Слепая душа не согласна,
Что смысла не знает она.
«От удушающей жарищи…»
От удушающей жарищи
Душа спекается в комок.
Нельзя дышать, и трутся тыщи,
Жить вынуждены бок о бок.
Бок о бок – жуткая морока!
И, если ты не азиат,
Сойдешь с дистанции до срока,
Поскольку это вправду – ад.
Но мне порой почти приятно
Идти сквозь эвкалиптов строй,
Чья жизнь застыла, вероятно,
Внутри, под выжженной корой,
Смотреть на кустики кривые
И жарких кипарисов ряд.
Здесь наши корни родовые,
И камни правду говорят.
«Когда, старея понемногу…»
Когда, старея понемногу,
Все те же диспуты ведут:
Кто ярче жил, кто ближе к богу –
Минуты у себя крадут.
Тропа теряется во мраке,
Неважно, как тебя зовут.
Живи как бабочки, как маки,
Как птицы на земле живут.
«Здесь проплывал корабль этрусский…»
Здесь проплывал корабль
В песках тонули города.
Бессмысленно писать по-русски,
Но я живу здесь, господа!
Уничтожает души лето,
Слепит песчаная слюда.
Пустое место для поэта,
Но я живу здесь, господа!
«Пятьдесят с небольшим. Все пропало…»
Пятьдесят с небольшим. Все пропало,
Только гладкое светится дно.
Даже слово себя исчерпало –
Не касается смысла оно.
Новый день, что гремит как коробка,
Безразлично в пространстве верчу,
И сама наполняется стопка.
Можно выпить, но я не хочу.
«Вкус тоски узнаю сразу…»
Вкус тоски узнаю сразу, мятный, словно леденец,
И тошнотный привкус страха, что бывает по ночам.
И железный вкус разлуки, черным машущей крылом,
Боли вкус, лишенный вкуса, в мозг вгоняющий иглу.
Все что мимо промелькнуло, все чем я сейчас живу,
Все, что память сохранила, как озерная вода.
В час, когда приходит полдень, и отчетлив каждый блик –
Вереница ощущений, составляющих меня.
«Паучья тень, языковая дрожь…»
Паучья тень, языковая дрожь…
Проснувшись ночью, сердца не найдешь.
Застыла боль в глазах у старика,
но тонкий голос пересек века.
Я знал его, мы говорили с ним,
Дышали долго воздухом одним.
Осталось имя где-нибудь вовне.
В последний раз мы виделись во сне.
«Том забытый пролистал…»
Том забытый пролистал,
Древних слов коснулся взглядом,
Словно ночью пролетал
Я над майским их парадом.
А они ушли, ушли,
Друг на друга не похожи,
И поют из-под земли
Хором – Господи, мой Боже…
«Если ты обитаешь от Азии невдалеке…»
Если ты обитаешь от Азии невдалеке –
Указательный палец почаще держи на курке,
Чтоб верней был прицел, хотя отроду ты – филантроп.
Здесь давно не работает метод ошибок и проб.
Здесь, как в джунглях, приемлют один только древний обряд,
И глаза налитые бессмысленной злобой горят,
Чтобы, тихо подкравшись, вонзить тебе в горло клыки,
И дрожат, как пружины, на черных щеках желваки.
Потому-то, приятель, скорей передерни затвор –
Это первое; дальше – ни с кем не вступай в разговор.
Так как нет в этом смысла, одни только глупость и вздор.
И внимателен будь, когда в черный войдешь коридор.
«Постепенно привык к новым лицам…»
Постепенно привык к новым лицам,
Погрузился в какую-то тьму,
И уже кочевать по больницам
Не казалось ужасным ему.
Тошноту вызывающий йода
Запах мучил лишь в первые дни.
И тогда ж затерялась свобода –
Где-то в складках его простыни.