Троя. Грозовой щит
Шрифт:
– Ты когда-нибудь видел Одиссея таким сердитым? – спросил Банокл. – Я думал, что он был в ярости, когда мы сражались с пиратами, но сейчас его лицо было таким красным, что, мне показалось, у него из ушей пойдет кровь.
– Он был в ярости, – согласился Каллиадес, вспомнив тот момент, когда царь Итаки попытался причалить к личному пляжу Приама. Маленькая лодка с декеархом и несколькими моряками пошла им наперерез.
– Вы не можете здесь высаживаться! – закричал декеарх. Одиссей побежал на нос, со злостью глядя на этого человека.
– Ты идиот! – заорал он. – Я – Одиссей, царь Итаки! Со мной Нестор, царь Пилоса, и Идоменей, царь Крита! Здесь причаливают все суда царей! Теперь убирайся, или я тебя потоплю!
Декеарх позвал стражников с берега. Примерно двадцать из них побежали вперед, положив руки на рукоятки мечей.
– Мои приказы ясны, царь Одиссей. Больше здесь не причаливают корабли. Ты можете потопить эту лодку, если хочешь, но тогда стражники помешают вашей высадке. Тогда здесь прольется кровь. Я тебе это обещаю.
Каллиадес отошел от Одиссея. Этот человек опозорил его перед командой и перед друзьями-царями. Царь Итаки стоял, моргая от яркого солнечного света, почти потеряв дар речи. Именно Биас приказал своим людям поворачивать, и «Пенелопа» поплыла дальше вдоль бухты. Они причалили недалеко от города, и моряки спустились на песок. Одиссей остался стоять на корме, сложив руки на груди. Цари, Нестор и Идоменей, не разговаривали с ним, покидая корабль. Даже Биас сошел, не сказав ни слова.
Пирия подошла к Каллиадесу.
– Пренебрежение пронзило его сердце, словно кинжал, – сказала она.
– Боюсь, что так. Банокл и я собираемся в город на Игры, – улыбнулся он. – Ты не хотела бы составить нам компанию?
– Я не могу. Меня могут узнать… те, кто может причинить мне вред. Одиссей говорит, что мне следует остаться здесь.
И Банокл и Каллиадес покинули ее.
Молодой микенец спросил стражника у Шеаенских ворот, куда им идти. Затем двое товарищей пошли дальше, свернув в сторону от толпы.
Банокл заметил двух шлюх, которые стояли в тени здания. Он помахал им рукой.
– Нам нужно найти Поле собрания, – напомнил ему Каллиадес.
Великан вздохнул.
– И у нас нет денег. Если бы мы знали, что этот ублюдок не отдаст свои доспехи. Пусть будут прокляты все цари!
Каллиадес остановился. Улицы расходились во всех направлениях, и он смотрел на здания с колоннами.
– Мы заблудились? – спросил великан.
– Пока нет, – ответил ему друг, продолжая путь.
– Но у нас есть план?
– Какой?
– Как жить в Трое… Где мы собираемся остановиться? Каллиадес засмеялся.
– Ты стоял рядом со мной, когда Одиссей сказал нам, что мы остановимся во дворце Гектора.
– Я не слушал. Я предоставляю тебе решать такие вопросы. Ты заметил размер стен, когда мы поднимались в город? Они выглядели большими в последний раз, когда мы были здесь, но при свете дня они огромны. Мне бы не хотелось штурмовать их на лестнице.
– Тебе и не придется. Мы больше не микенцы. Я вспомнил тут, если мы увидим знакомого, то не должны звать его или подходить к нему.
– Зачем мне делать такие глупости?
– Прости, мой друг. Я просто думал вслух. Город сохраняет нейтралитет во время Игр, но за наши головы назначена награда. И здесь будет много микенцев.
Наконец они нашли дорогу к Полю собрания, которое находилось на северо-востоке города. Здесь расставили множество палаток и дюжины скамеек со столами, за которыми сидели писцы, записывающие имена соревнующихся.
В конце концов Банокла и Каллиадеса записали, им дали тонкие медные значки, на которых были выбиты номера и название соревнования. Им велели завтра на рассвете вернуться, чтобы принять участие в предварительном туре.
На краю поля разместили площадку, где готовили еду, – две жаровни, на которых готовили буйволов. Два человека сидели в тени большого навеса и ели.
– Я думаю, этот буйвол умер от старости, – проворчал Банокл. – Я не ел такого жесткого мяса с тех пор, как мы были в Спарте. Ты помнишь? Этого старого козла, которого убил Эрутрос? Я клянусь, это были только копыта, кости и сухожилия. И ни кусочка мяса.
– Порции были маленькими, – вспомнил Каллиадес. – Я помню, как мы выкапывали корни и отдирали кору с деревьев, чтобы добавить в похлебку.
– Хорошие бойцы эти спартанцы. Если бы их было больше, у нас были бы настоящие неприятности, – Банокл засмеялся. – Они, должно быть, разозлили богов? Сначала их победили во время битвы, а потом они получили в качестве царя Менелая.
– Он мне всегда нравился, – признался молодой микенец.
– Он неплохой, – согласился великан, – но мягкий, словно кусок собачьего дерьма. И у него живот, как у беременной свиньи.
– Я разговаривал с ним однажды, – сказал Каллиадес. – В ночь перед тем, как мы взяли Спарту. Он был испуган, его постоянно рвало. Он рассказал, что хочет вернуться на свою ферму. Он скрещивал там свое стадо с буйволами из Фессалии. Менелай заявил, что надой молока его коров почти удвоился.
– Надой молока? – презрительно фыркнул Банокл. – Во имя богов, любой может стать царем в наши дни.
– Может, если он брат Агамемнона. Но будь справедливым к Менелаю. Несмотря на то что он боялся, он все же надел свои доспехи и присоединился к нам во время атаки. А мог бы остаться в тылу.
Великана это не убедило. Но выражение его лица просветлело.
– Как ты думаешь, во дворце Гектора есть рабыни? – спросил он.
– Я не знаю, – засмеялся Каллиадес. – Если они и есть, сомневаюсь, что им прикажут спать с моряками.