Троя. Падение царей
Шрифт:
– Его дочери в числе многих других молодых женщин до сих пор остаются в городе. Если стены падут, судьба этих женщин будет ужасна. Я бы хотела научить их защищаться.
Воин сурово посмотрел на нее, как будто не хотел говорить того, что пришло ему в голову.
– Говори, что у тебя на уме, Каллиадес, – приказала Андромаха.
– Когда придут враги, госпожа, они явятся тысячами. Лук и стрелы никак не изменят судьбу женщин.
Он опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Андромахой.
– Ты был здесь во время осады дворца, – сказала она.
– Я был с микенскими захватчиками, вместе с Баноклом. Это хорошо известно, но та часть нашей жизни осталась в прошлом.
– Я упомянула об этом не для того, чтобы поставить тебя в неловкое положение. Ты видел меня тогда?
Каллиадес кивнул.
– С помощью своего лука ты убила и ранила многих наших людей.
Он помолчал, потом сказал:
– Ты была изумительной, госпожа.
Она покраснела от столь неожиданных слов.
– Но, – продолжал Каллиадес, – мы, микенцы, пришли, готовясь к рукопашной битве. В наших рядах было мало лучников. Если бы их было много, ты бы погибла.
Она приняла правду его слов, но все-таки сказала:
– Каллиадес, если бы на тебя напал вооруженный человек, ты бы предпочел быть полностью беспомощным или вооруженным луком?
Каллиадес кивнул.
– Я позабочусь, чтобы ты получила нужные тебе луки и стрелы. Это не помешает. Сколько именно?
– В городе все еще остается больше тридцати Женщин Коня.
– Я позволю тебе взять все оружие, какое мы сможем выделить. Но нельзя, чтобы у наших лучников было всего в обрез.
Глубоко погрузившись в раздумья, Каллиадес покинул дворец и зашагал обратно по тихому городу к восточной стене.
Он проследовал вдоль нее к восточной башне и взобрался по ступенькам на укрепления. Там сидели скамандрийцы, тихо разговаривали, ели или играли в азартные игры. Многие крепко спали на твердых камнях, как могли спать только воины-ветераны, способные отсыпаться в самых неудобных положениях.
Каллиадес поискал Банокла, но друга нигде не было видно, поэтому он сел, прислонившись к укреплениям и вытянув перед собой ноги. Вздохнув, Каллиадес благодарно закрыл глаза. Он подумал о словах Андромахи насчет лучников. Она была неправа, хотя что толку спорить об этом с женщиной? Если бы он был невооружен и встретился с вооруженным человеком, он бы скорее полагался на свою силу и на свои боевые навыки, чем на хрупкий лук. В него глубоко въелось недоверие к лучникам. Воины Микен презирали лучников и пращников, как и всех остальных, сражавшихся на расстоянии. Настоящий воин вооружается мечом или кинжалом, копьем или пикой, и встречается со своими врагами лицом к лицу. Он вспомнил Коланоса, убившего великого Аргуриоса трусливой стрелой, и, хотя с тех пор прошло много времени, в горле Каллиадеса заклокотало при одной мысли об этом. Он просил Отца Зевса проклясть Коланоса за то, что тот сделал. Каллиадес мрачно улыбнулся, вспомнив мучительную смерть Коланоса.
«Это не повредит – дать служанкам луки, пусть себе играют с ними, – подумал он. – Тогда им будет чем заняться, и это отвлечет их от мыслей об их судьбе. И в одном Андромаха права: хватит единственной стрелы, чтобы убить царя».
Каллиадес почувствовал, что кто-то смотрит на него, и открыл глаза. Перед ним стоял юный воин с прямыми желтыми волосами.
– Чего тебе, воин? – спросил Каллиадес, снова закрыв глаза.
– Повелитель, полководец… – запинаясь, проговорил тот.
– Я не повелитель и не полководец. Я простой воин. Говори.
– Ты хотел меня видеть.
Каллиадес открыл глаза. Молодой воин неистово кивал, словно в подтверждение своих слов.
– Я хотел тебя видеть? Зачем? И кто ты такой?
– Я Борос, господин. Меня зовут Борос Родосец.
Каллиадес наконец понял, в чем дело, и улыбнулся.
– Ты воин с башенным щитом!
– Да, это я, господин. Хотя я потерял щит при отступлении через реку, – Борос повесил голову. – Его дал мне брат. Мне жаль, что я потерял его. Это был хороший щит.
– Сядь, парень. Ты спас мне жизнь. Я хотел только поблагодарить тебя. Я бы тебя и не узнал.
Воин покраснел, но тревожно уселся рядом с Каллиадесом.
– Мне сказали, что ты меня искал. Я не знал зачем. Думал, я что-то натворил.
Каллиадес засмеялся.
– Но это было давно, весной. И все это время ты ухитрялся меня избегать?
Борос нервно улыбнулся, потом потер левый глаз.
– Я был ранен. Я сломал ногу и лежал в лечебнице. Прошло много времени, прежде чем кость срослась.
Он снова потер глаз.
– У тебя что-то с глазом, Борос?
– Нет, ничего. Когда-то меня ударили по голове. Иногда он побаливает, вот и все.
– Я знаю, о чем ты. Я получил удар мечом в лицо… Давным-давно. Лицо болит в холодную погоду и когда я устаю.
Некоторое время они сидели в дружеском молчании, потом Борос спросил:
– Я никогда не бывал в осаде, господин. Если враги врываются в город, они убивают всех?
Каллиадес кивнул.
– Так и есть, парень. Сдерживаемая досада и жажда крови заставляют людей творить ужасные вещи. Они убивают воинов, всех, кто носит доспехи, – быстро. Так поступают микенцы. Но беженцев в городе, мужчин, женщин и детей, ждет кошмарная судьба.
– Но стены нельзя взять, – заспорил Борос. – Все так говорят. Они даже не пытались атаковать с тех пор, как мы сбросили на них горящий песок. Многие наши люди говорят, что мы должны запечатать последние ворота, Скейские, а потом ждать.
Он добавил более уверенно:
– Скейские ворота – наше слабое место, уж наверняка.
Каллиадес кивнул.
– Ты говоришь правду, воин. Но наши военачальники верят, что враг падет духом, если осада затянется. Одна армия наемников уже ушла, и остальные тоже уйдут. Большинство из них пришли сюда не за славой и честью, а лишь оттого, что почуяли поживу. А пожива не так сладко пахнет, если ты разбил лагерь в разрушенном городе, где мало еды и нет женщин, чтобы тебя занять. Мы знаем, что микенцы останутся, что бы ни случилось, останутся и критяне Острозубого, и мирмидонцы Ахилла. Но когда лишь их армии будут стоять под стенами, мы распахнем Скейские ворота, выйдем и набросимся на них. Тогда, если Арес направит наши мечи, люди Трои смогут одержать верх.