Троя. Падение царей
Шрифт:
В отчаянии Халкей некоторое время размышлял над этим. Видя, что вода ослабляет металл, он пришел к выводу, что огонь должен его укрепить. Ему требовался более сильный жар.
Халкей убедил царя Приама дать деньги на топку больше и выше любой из тех, что до сих пор строились в Трое; серую губку нужно было разогреть так сильно, чтобы она полностью расплавилась и отдала чистый металл. Его соседи-кузнецы сперва смеялись над ним, потом перестали смеяться, когда первые две топки сгорели дотла, прихватив с собой ближайшие кузни.
А потом в Трою пришла война и остальные кузнецы подчинились приказу царя и переехали в город.
Но не Халкей.
И теперь, оказавшись наконец в одиночестве на склоне холма, вдали от любопытных глаз и насмешливых замечаний, он смотрел на огромную каменную трубу, которую строил. Окруженная деревянными стропилами, она была уже в два человеческих роста.
Халкей потер руки и принялся за работу.
Угнездившись в мягкой груде приятно пахнущих одеял и подушек, Андромаха пропустила рассвет: она крепко спала на непривычно удобной настоящей кровати. Ее разбудил звук приглушенных всхлипываний, когда солнце стояло уже высоко.
Она с наслаждением потянулась, перевернулась на бок и села.
– В чем дело, Экса? Что случилось?
Ее служанка, поставив на стол большую чашу, наполненную душистой водой, повернула к ней залитое слезами лицо.
– Прости, госпожа. Ты так устала. Я не хотела тебя будить.
– Я думала, ты будешь рада, что я вернулась, – поддразнила Андромаха, пробежав пальцами по своим густым рыжим волосам и отбросив их с лица.
Экса слабо улыбнулась.
– Конечно, я рада, госпожа. Но ты вернулась в безопасный город, а мой Местариос покинул его.
Слезы снова навернулись на глаза служанки, и она повесила голову.
– Прости, царевна, но я боюсь за своих детей. Враг позволяет детям и женщинам уходить. Я хочу отправиться во Фригию. До нее далеко, я знаю, но там живет моя семья. Мои дети будут там в безопасности. Но Местариос не позволял мне уйти. Он запретил мне покидать город. Я не могла жаловаться, госпожа, потому что он был тут, со мной. Но этой ночью Троянская конница ускакала. И Местариос ничего не сказал мне. Ни единого слова.
– Знаю. Они выехали на рассвете.
– Нет, госпожа, они выехали посреди ночи.
Андромаха задумчиво кивнула.
– Гектор никому не может доверять. Пока беженцы входят в город, Агамемнон будет посылать с ними шпионов. Местариос не мог сказать тебе, куда он отправляется. Может, он и сам этого не знал. Гектор сказал мне, что они уходят на рассвете. Видишь, даже мне он не мог сказать правду.
Экса шмыгнула носом и вытерла слезы со щек.
– Все говорят, что мы в безопасности за великими стенами. Ты в это веришь, моя госпожа, не правда ли? Ты ведь вернулась.
Андромаха не смогла ей солгать.
– Я не знаю, Экса. Я вернулась потому, что здесь мой сын. Где он сейчас?
– Мальчики играют в садах. Они теперь добрые друзья. Приятно видеть, что они так счастливы вместе.
Но Андромаха при этих словах почувствовала страх. Их разговор о шпионах заставил ее почувствовать себя беззащитной.
– В садах? А за ними присматривают?
Экса горячо закивала.
– Их все время охраняют, моя госпожа. Царевич Гектор сам выбрал для них телохранителей. Они в безопасности.
Андромаха увидела, что пухлощекое лицо служанки снова затуманилось, когда та подумала о своих трех детях, и поспешно сказала:
– Думаю, сегодня я оденусь в алое.
Экса с удивлением сказала:
– Боги, путешествие изменило тебя, госпожа. Обычно тебя не заботило, как ты одеваешься. И ты редко носила алые хитоны. Ты говорила, что в них ты выглядишь, как… – она понизила голос, – как одна из дев Афродиты.
Андромаха засмеялась.
– Я провела целую зиму, имея всего-навсего три хитона, и до смерти устала от них. Возьми их и сожги. Я даже могу сама это сделать. А теперь, Экса, ты должна рассказать мне все дворцовые сплетни, которые я пропустила. Я слышала, что царевна Креуза покинула город.
Зашуршала занавеска, и вошла одна из прислужниц Андромахи, Пенфиселея, с глазами, похожими на ягоды терновника.
– Царь желает видеть тебя, госпожа.
– Спасибо, Пенфиселея. Экса, сплетни могут подождать. Быстро, помоги мне приготовиться.
Время близилось к полудню, и теплый воздух обещал наступление лета, когда Андромаха появилась в мегароне Приама; однако в зале было зябко и сумрачно. Андромаха почувствовала, как руки ее покрываются гусиной кожей, пока шла туда, где сидел Приам на своем украшенном резьбой позолоченном троне; слева и справа от царя стояли Полит и Полидорос, за его спиной – шесть Орлов.
Приблизившись, Андромаха увидела, что Приам выглядит дряблым и хрупким. Она вспомнила энергичного могучего мужчину, каким впервые встретила его на Великой Башне. Потом посмотрела в его глаза и внутренне содрогнулась. Царь, которого она знала раньше, хоть и был жестоким и капризным, имел острый, как меч, ум. Теперь же единственное, что Андромаха увидела в его глазах, – это холодная пустота. Она вспомнила, как Кассандра говорила про глаза Агамемнона:
– Они пусты. В них нет души.
«Неужели все цари в конце концов становятся такими?» – подумала Андромаха.
– Андромаха, – раздался знакомый голос, хотя и надтреснутый и тонкий, – тебя не было здесь слишком долго. Расскажи мне о своем путешествии.
Стоя перед Приамом, как послушный ребенок, Андромаха начала рассказывать царю о путешествии: о поединке Геликаона с Персионом, о своем разговоре с Ифигенией, о зимнем пути к Семи Холмам и о возвращении, вплоть до ее появления в Трое с осликами, запряженными в тележки, полные олова. Она опустила только нападение на Итаке. В остальном она дала подробный отчет, и на него ушло много времени. К тому моменту, когда Андромаха закончила рассказ, ее пробрала дрожь до самых костей. Все это время она наблюдала за Приамом, гадая, как много ему уже рассказали. Его взгляд время от времени начинал блуждать, потом снова медленно возвращался к ней.