Тройка запряженных кузнечиков
Шрифт:
— Куда вы только смотрите? — с упреком сказала однажды Кира, когда примчались они втроем на речку, запыхавшиеся, точно марафонцы. — Думаете, на ваше детство воды в речке хватит, а там — хоть полное обмеление?
Сева улыбнулся, уже предчувствуя какую-то новую затею. Он уже научился предугадывать Кирины выдумки, когда слышал рассерженный голос ее, и вот, пряча улыбку, смотрел на ее лицо, на отросшую гривку волос, на упругое тельце ее в голубом купальнике — и готов был, как обычно, пойти хоть в огонь, хоть в воду, если так повелит Кира, тем более что вода здесь мелкая.
— Давайте строить запруду. Уровень воды вдвое повысится, обещаю. Вот на почин, — и она стряхнула с ног драные тапки, вмиг связала их шнурками и кинула на самую середину бедной, мелководной речки.
Лешка потрясенно взглянул на Севу, а Сева, хоть это и показалось ему смешным, все же высоко оценил Кирину щедрость и тут же бросился на поиски камней, каких-нибудь валежин. И очень хотелось ему отличиться, чтобы Кира благодарно посмотрела своими зеленоватыми глазами, чтобы тряхнула гривкой, улыбнулась, что-нибудь знакомое произнесла: «Ты самый выдающийся матрос на моем судне. Да, Сева». Очень ему хотелось, чтобы замечала Кира его, обращала на него внимание и чтобы потом, когда уедет в город, когда ей надоест свой класс, она вдруг вспомнила бы их с Лешкой, вспомнила маленькую гнедую лошадь, маленькую воробьиную речку и как строили запруду, загорали, как было жарко и хорошо…
И он бросился на поиски камней, каких-нибудь валежин, но тут же решил, что сначала надо гатить речку, вбивать колья, и он так и делал, вгонял в податливое дно столбики и колья, а Кира с Лешкой подносили каменья и разный древесный лом. Все это Сева крепил поперек речки, вырастала крепостная стена… Уже по грудь была ему речка, и он, оглядываясь, видел ее раздавшееся течение и думал, как было бы прекрасно устроить по всей речке запруды, чтобы приехала Кира на следующее лето и ничего тут не узнала!
Но уже и теперь стала речка шире, как в половодье, а может, Севе это казалось, и он все укреплял запруду и готов был принять тележное колесо, которое катила Кира, но вот она придержала облепленное сухой грязью колесо и взглянула вверх, на великий тополь, росший на берегу, и словно бы улыбнулась небу и тополю, и, когда она так взглянула и улыбнулась, тотчас же догадался Сева, что сейчас велит им Кира достать веревку, или вожжи, зацепить колесо и втащить на самую верхушку тополя, чтобы гнездились на колесе аисты. На мгновение Севе подумалось, что он сам нафантазировал и что Кира ничего им не велит, но ему так хотелось исполнить и эту Кирину прихоть! И он уже представлял, как будет лезть, обдирая ноги, по стволу, тащить обложенное земляной коростой колесо, крепить веревку и как следом будет взбираться в своих прочных брючках Кира. Нет, как прекрасно, что стронулась в нынешнее лето привычная жизнь и все стало на грани приключений!
И Сева, утверждаясь в своей догадке, спросил из воды так, точно все ему ясно:
— Да, Кира?
А Кира посмотрела зеленоватыми глазами опять вверх, на верхушку великого тополя, и ответила:
— Ты самый выдающийся матрос на моем судне. Да, Сева.
4
Бесконечно можно лежать в стогу сена и слушать, как за кустами, там, где запруда, клокочет вода, и глядеть на Киру, обхватившую руками колени, и думать о том, что она интереснее для него, Севы, чем лучший друг Лешка, и что Лешка теперь уже будто бы не самый лучший друг. Нет, Севе не казались эти мысли предательскими, и он, подглядывая за Кирой, уже ждал от нее каких-нибудь новых выдумок, чего-то необычного, странного и веселого…
Бесконечно можно лежать в стогу сена, да только жарко, а в воду идти почему-то лень, и вот Кира стала мечтать о том, как бы избавиться от жары, как бы насыпать посреди речки какой-нибудь островок и там обитать: и не в воде — и среди воды, и не на земле — и все ж на земле.
— А что? — спросила она с ликующими, округлившимися глазами. — А если что-нибудь такое на сваях…
— У нас во дворе стоит выброшенный кухонный стол! — неожиданно выпалил Сева.
— Прекрасно! Ты выдающийся матрос, Сева. Тащи этот стол!
— А он же… это самое… Ну, подгниет в воде, — медлительно произнес Лешка.
— Чепуха! Ничего с ним не будет. Он же весь пропитался жиром! — И с этими словами Кира вскочила и пошла к деревне, а Сева с Лешкой поспешили следом.
Стол они с Лешкой взяли с обеих сторон и понесли, и Севе хотелось бы посадить на стол Киру, чтобы нести ее, как королеву, он уже хотел предложите Кире необычное катание, но хорошо, что не успел, потому что вдруг откуда-то взялся Мишка Босой и стал приставать, допытываться:
— Вы куда переезжаете?
— Из деревни в город, — независимо ответила Кира, шагая впереди.
И когда они вернулись к речке и тут же внесли стол на самую середину медленного течения, когда осталась на воде темная, заскорузлая поверхность, она, эта поверхность, представилась Севе каким-то плотом, каким-то легендарным «Кон-Тики», и он поскорее захотел забраться на эти крашеные доски.
— К берегу ближе, — вполне серьезно подал совет Босой. — Бабы стирать бельишко будут…
— Эх, ты… бельишко! — презрительно бросила Кира. — Забеспокоился… Это единственный в мире деревянный островок. Здесь будут находить пристанище пловцы и путешественники.
А Босой, тем временем разогнавшись с берега, прыгнул на деревянный остров, оттолкнулся и на другом берегу оказался. Ему это понравилось, он опять разбежался, да только в это мгновение Кира взобралась на остров и уселась спокойно и важно, точно хозяйка острова.
Сева с Лешкой переправились на «остров», тесно им было втроем и хорошо, и они смеялись и кричали, чтоб шел к ним Босой, но тот дичился:
— Чего еще… Нету времени…
5
Наверное, эта речка, петляющая в кустах и похожая на ручей, безымянная, давно не видела ни лодки, ни челна, а вот теперь Кира плыла по недвижной ее воде в забавном суденышке, в каком-то продолговатом долбленом корытце, плыла и правила самодельным веслом, и Сева, продираясь с Лешкой сквозь береговые заросли, изумлялся, как удалось ей унести это корытце, в котором замешивали пойло для скотины, и отправиться в плавание. Ноев ковчег, древний струг, ладья — так по-разному называл Сева мысленно эту нетонущую посудину с отважной мореплавательницей в ней и покрикивал: