Труболесье
Шрифт:
Каждая статуя была создана им по образу и подобию тех, кого он когда-то убил. Гном проникся уважением к падшим, ведь они были такими же, как и он сам. Сильными и храбрыми воинами, желавшими стать великими, но отдавшими свою жизнь на арене вольного города. И пускай сам Олекх выжил в череде всех тех безрассудных поединков, нёсших только кровь и страдание для близких, потерявших там своих родных… Гном не считал себя победителем и уж тем более, живым. На той арене он отдал свою жизнь, положил все свои силы ради города, который в итоге выпнул его на задворки. В том городе погиб его дух авантюризма, а вместе
Никто не хотел считаться с ним, хоть он и был чемпионом.
Но все эти скульптуры меркли на фоне той, что на самом деле была дорога старому гному. Любовь всей его жизни, которую он потерял из-за своей же глупости и наивности, стоящая в самом центре и так и не успевшая стать его женой.
Дойдя до неё медленным, размеренным шагом, гном остановился и уставился на бьющееся в замершей руке безвольной статуи, сердце. Он не помнил, как именно здесь оказалась эта статуя и почему сердце в её руке, в самом деле, бьётся. Олекх запер эти воспоминания где-то глубоко, постаравшись забыть и более не вспоминать. Он точно знал, что это принесёт ему только боль и страдание, а потому не решался впустить эти мысли обратно.
Протяжно вздохнув, гном опустился на колени, сев на газон, прямо напротив прекрасной женщины. Казалось, словно её взгляд опустился вслед за ним, но гном этого не заметил, уперев свой взор в её ноги. Оказавшись на земле, Олекх едва сдержал копившиеся в нём за долгие годы эмоции, но глаза всё же намокли, а голос задрожал. Он не мог говорить чётко, постоянно запинаясь и перескакивая с одной мысли на другую, но всё же старался сохранять самообладание:
— Белла, дорогая моя… прости, что я так редко к тебе прихожу. Сегодня я впервые трезвый. Представляешь?.. — гном поднял глаза вверх и уставился в глубокие, застывшие в камне глаза своей спутницы. — Впервые с того дня, как оказался на этой поляне и я запутался. В самом деле запутался…
Всхлипнув, он опустил взгляд обратно наземь и вытер покатившиеся слёзы рукой. Воспоминания былых дней тонкой струйкой просочились в его мозг и были готовы вот-вот прорваться внутрь, но гном вовремя их остановил, выплеснув часть наружу:
— Теперь я совсем один в этом мире. Даже сбежав сюда, я всё равно не смог тебя спасти и кажется, уже не спасусь сам… Даже мой ученик, которого я принял как родного… сбежал. Просто сбежал, оставив меня совершенно одного, и я даже не представляю, что я сделал не так…
Ударив по земле кулаком, гном не заметил появившуюся рядом сущность, похожую на сатира и продолжил бормотать себе под нос, упершись лбом в траву:
— Что мне теперь делать?.. Пьяный я всех отталкиваю, да так, что и дня со мной не проводят!.. А трезвому мне и жить-то не особо хочется…
Раздавшийся откуда-то сбоку величественный мужской голос, приправленный нотками ехидства, заставил гнома дёрнуться и сглотнуть скопившуюся во рту слюну, прогоняя её через твёрдый ком, застывший в горле:
— Старик, когда ты успел так раскиснуть? С последней нашей встречи ты сильно изменился. Неужели друдена совсем вскружила тебе голову?
Олекх отчётливо осознал, кому принадлежит этот голос и ни на мгновение не задумался, прежде чем сделать то, что первым пришло ему в голову. Выхватив из сапога припрятанный кортик, он вскочил на ноги и направил лезвие в ту сторону,
— Что за странное приветствие? Я считал, что гномы всегда были дружелюбным народом. Зачем ты так со мной?
Повернувшись на сто восемьдесят градусов, Олекх увидел того, кому принадлежала фраза и сильно нахмурился, сразу же встав в боевую стойку. В ту самую боевую стойку, благодаря которой он победил множество соперников на арене вольного города. Стойка, которую прозвали непоколебимой. Ничто и никто не могло подойти к гному ближе, чем на два метра. И стоило кому-то лишь попытаться это сделать, как он тут же лишался ноги, руки, пальцев или любого другого выступающего отростка. Это был дар старого гнома, позволяющий ему сражаться на равных даже с превосходящими по силе противниками. Абсолютная защита, которую доселе никто так и не превзошёл, кроме одного воина, чьё имя Олекх предпочёл забыть.
— Кернун!.. — прорычал гном, не сводя взгляда с Божества, почтившего его своим присутствием. — Что тебе здесь нужно?
Олекх не до конца помнил, откуда он знает Бога проклятий, но чувство, что они знакомы было и не отпускало старого пройдоху.
Стоящий на небольшом отдалении старый Бог проклятий улыбался, глядя на гнома заинтересованным взглядом. Образ Божества никак не изменился с их последней встречи и был всё таким же причудливым. Верхняя часть тела у него была людской: такие же руки с пятью пальцами, пускай и куда более длинными, такое же лицо, но немного более смуглое, с длинной бородкой и такой же торс, хоть и весь изрисованный странными письменами. На голове же у него творился сущий бардак: длинные волосы спускались на плечи, частично закрывая длинные волчьи уши, а откуда-то из макушки росли оленьи рога, постоянно меняющие свою форму, одна другой интересней. Но даже это не шло ни в какое сравнение с его ногами, обросшими густым волосяными покровом и имеющими пару копыт, совсем как у козла. Бог был полукровкой и его тело явно на это указывало.
Раскинув руки в разные стороны, Бог широко улыбнулся:
— Мой дорогой Олекх! Как же долго я не мог к тебе подобраться и вот, наконец-то, смог! Я так рад нашей встрече, что даже не знаю, как реагировать!
Гном смутился и неуверенно посмотрел на Бога:
— В каком смысле? О чём ты говоришь?
— Ты забыл? — Кернун раздосадовано покачал головой. — Видимо, эта трава в самом деле оказала на твой мозг чересчур пагубное воздействие. Разве ты забыл, что натворил? Забыл из-за чего ты здесь?
Слова, произносимые Богом, больно ранили гнома, но он едва ли понимал почему. Ту историю, произошедшую давным-давно, он закопал глубоко в своём сознании, пообещав никогда не вспоминать. И сейчас она постепенно просачивалась в его сознание.
— Забыл?.. — Олекх пошатнулся и схватился за голову.
Впервые за долгое время гном отказался от друдены, которая когда-то спасала его жизнь. Он уже не помнил, из-за чего начал её курить, но Кернун это прекрасно знал и поспешил ему об этом напомнить: