Трудная жизнь
Шрифт:
– А как один из них очутился в воде?
– А как ты думаешь? Он прошел по проволоке до половины пути, затем запаниковал, растерялся и свалился в воду, ударившись головой о плывущий деревянный брус. И конечно же, никто из этих болванов не умел плавать. Слава Богу, что неподалеку оказался судебный пристав. Он услышал крики и вопли и поспешил на выручку. Но первым подоспел один безработный. Вдвоем они вытащили уже почти захлебнувшегося паренька, из реки и перевернули вверх ногами, чтобы вылить из него воду.
– Ну, и... – прервал его брат.
– Это просто рука Провидения, что
– Повторяю, я не имею к этому никакого отношения. Я ничего не знаю. Мне эти факты не известны.
– По-моему, тебе придется присягнуть в этом.
– Я и присягну.
– И у тебя хватает бесстыдства и наглости сидеть здесь и обвинять многострадальную полицию в предвзятости?
– Но так оно и есть.
– Клянусь, будь я судьей, я бы знал, чьим показаниям можно верить в деле об Айлендбридж.
– Если бы меня обвинили в том, что я затеял эту глупую выходку, я бы не остановился ни перед чем, чтобы разоблачить низких негодяев, пытающихся бросить тень на мою репутацию.
– Да, я хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Одно вранье неизбежно повлечет за собой следующее, и так будет до тех пор, пока ты окончательно не увязнешь в ужасной лжи и лжесвидетельстве, так что судья или судебный секретарь, или кто-там-еще, будет вынужден прервать процесс и передать его материалы генеральному прокурору. И, будь уверен, мало тебе не покажется. Ты сможешь получить пять лет за лжесвидетельство и попытку запутать судебный процесс. А когда ты выйдешь, тебя снова привлекут по делу на Айлендбридж.
– Черт побери, я не собираюсь иметь дело с этими людьми.
– Вот как? Хорошо, тогда это сделаю я. Это мой дом.
– Вы же знаете, я очень скоро покину его.
– Сержант Дрисколл сказал, что ты должен явиться на Колледж-стрит для дачи показаний.
– Я не пойду на Колледж-стрит. Сержант Дрисколл может убираться к черту.
– Прекрати употреблять в моем доме бранные слова, или ты покинешь его раньше, чем собирался. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что мне доставит удовольствие отвечать перед полицией за низменные и презренные махинации, с помощью которых ты пытался обманывать простодушных юнцов.
– Какая чепуха!
– Да, и грабить их, отнимать у них деньги, которые они не заработали, а тянули из кошельков своих многострадальных родителей и опекунов.
– Говорю вам, я не знаю никаких простодушных молодых людей в Айлендбридж. Все те молодые люди, с которыми я знаком, отнюдь не простодушны.
– Твой язык – один из самых подлых и лживых во всей Ирландии – это проверенный факт. Ты не что иное, как презренный бродяга. Я достоин осуждения за то, как воспитал тебя. Может быть, Бог меня простит.
– Почему вы не считаете достойными осуждения этих стервятников, святых христианских братьев? Отошедших от Бога христианских братьев?
– Я неоднократно просил тебя не осквернять мою кухню трусливым поношением твоих преданных своему делу, высоконравственных христианских учителей.
– А я слышал, что брат Граппи собирается сложить с себя сан и жениться.
– Послушай меня! – возопил мистер Коллопи. – Ты еще не настолько взрослый, чтобы тебе нельзя было прописать березовой каши. Помни это. Хорошая порка порой творит чудеса.
Определенно, он очень сильно разозлился. Брат презрительно пожал плечами, но, к счастью, в этот момент во входную дверь постучали. Это был мистер Рафферти. Услышав мое приглашение войти, он заколебался.
– Я всего лишь проходил мимо, – сказал он. – Просто хотел увидеться с мистером Коллопи.
Но все же он вошел. Я был рад, что военные действия на время утихли. Мистер Коллопи протянул вошедшему руку, не вставая с кресла.
– Берите стул, Рафферти, берите стул. Нынче слегка суматошный вечер.
– Совершенно верно, мистер Коллопи. Очень суматошный.
– Не хотите ли выпить со мной?
– Нет, мистер Коллопи... Только по выходным, вы же знаете. Таково мое правило, железное правило. Я обещал это своей жене.
– Хорошо. Держите слово. Наше старое слово должно быть твердым. То есть, я хотел сказать, наше собственное слово. Я же вручаю себя Господу, поскольку не слишком хорошо себя чувствую. Вернее, совсем плохо.
Он поднялся, чтобы подойти к кувшину.
– Вы, конечно, знаете, за чем я зашел?
– Разумеется. И я сделал это. Оно здесь.
Поставив стакан рядом с глиняным кувшином, мистер Коллопи вытащил из-за пресса длинный пакет, завернутый в оберточную бумагу, и бережно положил его на стол. Затем налил себе выпить и сел.
– Название этого предмета, Рафферти, стоит того, чтобы его запомнили.
К моему удивлению, он повернулся ко мне.
– Эй ты, – сказал он, – как по-гречески будет вода?
– Hydor, – ответиля. – High door [43] .
– А измерение чего-нибудь. Как греки это называли?
43
Высокая дверь (англ.).
– Metron. Met her on [44] . Измерение.
– Разве я вам этого не говорил, Рафферти? Предмет, лежащий на столе, – медицинский гидрометр. Как мы и договаривались, вы отнесете его миссис Флаэрти. Скажите ей, чтобы была аккуратна, снимала показания днем и ночью в течение двух недель, начиная с полудня следующей субботы. И чтобы сохраняла записи самым тщательным образом.
– О, я понимаю, как это важно, мистер Коллопи. И я передам это миссис Флаэрти.
– В наше новое время вы ни черта не стоите, если не умеете собирать статистические сведения. Столбцы чисел, один за другим. Чтение и вычисление процентов. Допустим, они созовут для разбирательства этого дела Королевскую Комиссию. Как мы будем выглядеть, если не сможем представить заверенную статистику? Как мы будем выглядеть, давая показания?
44
Встретил ее на (англ.).