Трудно быть хорошим
Шрифт:
Я хорошо умею бегать. Я могу бежать очень долго, несколько километров кряду, сердце в груди бьется мощно и неостановимо, пульс учащен, тело липко от пота. Но я безжалостен к своим ногам, а руки у меня всегда были сильными. Но это просто констатация факта. Не более того.
«Предатели» — «преступники» — «диверсанты» — «дегенераты» — «враги народа» — «жертвы заблуждения» — вот те официальные эпитеты, которыми награждают тех, кто переметнулся на ту сторону Стены. Им заочно выносится смертный приговор, а семьи подвергаются суровому наказанию. (Хотя чаще случается так, что семьи, выразив публично, как им стыдно и горько и как они преданны и любят Государство, избегают наиболее жестоких мер и даже становятся своего рода знаменитостями. Верно, им должно хватить того унижения, которое они получили, ведь оно (если его правильно воспринимать) довольно тяжкое испытание.)
И все же я бы ни за что не бросил своих родителей. Мою мать и моего отца, которые лгут мне, как они лгут друг другу, но ведь это по необходимости,
Я никогда не видел, как посягают на Стену.
Я никогда не был свидетелем этого. За исключением одного случая: однажды утром я оказался в толпе школьников, которые, разинув рот, глазели на мальчика, умиравшего у подножия Стены. Он попытался ночью совершить побег, и ему действительно удалось взобраться на Стену — он был сильным и ловким и, по всей видимости, давно готовился к побегу, скрытно тренируясь, но охранники, конечно, подстрелили его, как это обычно бывает — никто не может ускользнуть от них. Они подстрелили его ночью, но не убили, и поэтому он остался лежать там до рассвета, все утро истекая кровью на поле смерти и взывая о помощи. Высокий тонкий голос. Неслыханный голос. Я не мог в нем никого признать.
Воскресенье, последнее воскресенье месяца должно стать Днем Благоволения. Это мое восемнадцатилетие. Официально этот день еще не объявлен, но ходят упорные слухи.
При свете полуденного солнца Стена видится как некое благодеяние. Если смотреть на нее очень долго, при этом глаза широко распахнуты, то исходящее от Стены благодеяние становится еще более очевидным. Однако, насколько мне известно, на это еще почему-то никто не обратил внимание.
К тому же слишком мало наших сограждан вообще видят Стену.
— Разве это не твой брат был застрелен на поле? — спрашивали меня.
— У меня нет брата, — отвечал я сердито.
— Разве это был не твой брат? Тот, которого подстрелили? — издевались одноклассники.
— Чей брат? Мой брат? У меня нет брата.
Они корчили рожи и бросали в меня камни. Скандировали: «Так ему и надо, так ему и надо, предателю, он заслужил все пули, выпущенные в него».
— У меня нет брата, — кричал я.
Говорят, если взобраться достаточно высоко, то можно своими собственными глазами убедиться, что Стена делает зигзаги и замыкается на самой себе, а вовсе не описывает правильный овал вокруг Запретной Зоны. Странно. Это как-то не укладывается в голове. Хотя, конечно, рабочие, строившие Стену, могли напиться или задурить. А то и оказаться саботажниками.
Коснуться — хотя бы на мгновение — безукоризненной поверхности Стены. Оказаться в такой близи от нее. Положить на нее руки. В своих снах самых стыдных и тревожных снах, где видится, как взбираются на Стену, а в это время пули охранников изрешечивают тело (сама смерть в такой момент кажется сладостной): в своих снах мы перелезаем через Стену под покровом ночи и днем храним тот секрет от других.
Стена, колючей проволокой проткнуты налетевшие на нее маленькие желтые бабочки. Удар в грудь. Осколки стекла под ногами. Бред, похожий на любовь… Рассказывают еще всякие зловещие истории, будто мужчин и даже женщин подстреливают и утаскивают куда-то, и больше про них ничего не слышно, о них не говорят. А все потому, что они слишком пристально смотрели на Стену. Как бы изучая ее, вбирая в свою память. Упиваясь ею. (Знаю ли я кого-нибудь из тех, кто исчез? Не знаю никого. «Исчезновение всегда влечет за собой забвение. Все, что связано с предателем, исчезает из нашей жизни вместе с ним».)
Существует одна очень странная легенда, слишком нелепая, чтобы можно было в нее поверить, о семье, которая перелетела через Стену на воздушном шаре. Семь человек, включая младенца. Романтично, но неправдоподобно… Ведь Большой воздушный шар весьма соблазнительная цель.
(Наступит день, ходит шепоток, когда нам удастся одолеть Стену. И соединиться с мужчинами и женщинами «по ту сторону». Так, как это предначертано нам судьбой. Так, как это уже было в истории, мы снова станем могучим племенем титанов, мы покорим мир… Стена, и это должны понять все, была возведена единственно для того, чтобы помешать этому, помешать осуществлению нашего предназначения: Стена — изобретение наших врагов, и она должна быть преодолена.)
Ну а сейчас, сегодня, этим солнечным утром, что сегодня? — в мое восемнадцатилетие? Охранник в каске высунул голову из своей будки и машет мне рукой. Да? Да? Может быть, он знает о моем дне рождения? Я, жмурясь, медленно выбираюсь из своего укрытия. Жгучий солнечный свет. Возможно, охранник сжалился надо мной и манит меня рукой. Подойди и встань в тень Стены. Подойди и приложи разгоряченную щеку к прохладной поверхности Стены.
Впервые я вижу в Стене тонкие трещинки и заросли травы у ее основания. (Никогда я не видел Стену так близко.) Подойди, не бойся; Стена была задолго до твоего рождения, и Стена эта пребудет вечно.
Сара Воган
Зарисовки с домашней передовой
Перевел А. Дьяченко
Посвящаю Реймонду Карверу и Барбаре Гроссман
Рождение моего отца совпало с днем, когда кайзер Вильгельм II вознамерился прибрать к рукам Бельгию, [16] объявив ей войну только шесть недель спустя. В Шенандоа, штат Пенсильвания, в угольной пыли, пробивавшейся сквозь щели в окнах, работала моя семнадцатилетняя бабушка. Дедушке пятьдесят лет. Он терпеливо вышагивает по комнате в неизменном белом костюме в полоску, дожидаясь первого крика своего первенца.
То были тяжкие роды, обычные для тех времен. Принимая тельце моего отца, врач был вынужден сломать ему обе руки. Ребенок появился на свет здоровым, если не считать сросшихся мышц правого глаза. Многие дети рождаются с такими дефектами. Врачи и теперь подрезают сросшиеся глазодвигательные мышцы, чтобы они могли вырасти до нормальной величины и чтобы глаз смотрел вперед, а не вовнутрь, на нос, — именно таким был правый глаз моего новорожденного отца. Врач, принимавший ребенка, надрезал мышцу чересчур глубоко и задел зрительный нерв. Так отец ослеп на правый глаз.
16
Войска кайзеровской Германии вторглись в Бельгию 4 августа 1914 года.
Дедушка был слишком стар, чтобы участвовать в первой мировой войне. Когда его первому ребенку исполнилось десять лет, дед уже выглядел дряхлым стариком. И тем не менее он прожил на свете девяносто три года, став свидетелем первой мировой, гражданской войны в Испании, второй мировой, Корейского конфликта. Но последние годы дед будто дышал воздухом Гражданской войны. [17] Его назвали Улисс Симпсон Грант Воган, вероятно, в честь генерала и президента, [18] который, возможно, был нашим родственником, хотя мы никогда не были в этом уверены. У. Г., или Грант, как называла деда моя мать, похоже, симпатизировал, Югу. С середины 1920-х и до самой смерти в 1957-м Улисс Симпсон Грант Воган был убежден, что он — Роберт Э. Ли, [19] а иногда — что Кларенс Дарроу. [20] В те годы, насколько я помню, никто уже не пытался переубедить его. Дед рассказывал мне об Обезьяньем процессе и о Джоне Скоупсе. [21] Рассказывал о том, как оказался в окружении в Аппоматтоксе. [22] Когда речь заходила об Обезьяньем процессе, дед начинал проклинать все и вся, потеть и презрительно смеяться. «Этому парню нельзя доверять ни на грош, — говорил он в таких случаях. — Правдой не торгуют». Когда он разглагольствовал об Аппоматтоксе, то, бывало, мочился под себя, и его белый в полоску костюм покрывался желтыми пятнами, так сказать, по фронту.
17
Гражданская война в США 1861–1865 годов, военные действия велись между Конфедерацией рабовладельческих штатов Юга и Союзом промышленно развитых штатов Севера.
18
Грант, Улисс Симпсон — в годы Гражданской войны главнокомандующий Союзными войсками, президент США (1868–1876 гг.).
19
Роберт Э. Ли — генерал, главнокомандующий войсками Конфедерации.
20
Дарроу, Кларенс Сьюард — известный американский юрист конца XIX века — первой трети XX века. См. также следующее примечание.
21
Обезьяний процесс — так называемое «дело Скоупса». В 1925 году законодательный орган штата Теннесси принял законопроект, запрещающий в общественных учебных заведениях преподавать «любую теорию, отрицающую сотворение человека богом», обучать тому, что человек произошел от животных. Преподаватель биологии высшей школы в Дэйтоне Джон Скоупс был обвинен в нарушении закона и посажен в тюрьму. В числе его защитников на суде был и Кларенс Дарроу. Суд признал Скоупса виновным и приговорил к штрафу в 100 долларов. Однако пять дней спустя председательствовавший на суде генеральный атторней У. Дж. Брайен внезапно скончался. Судебный процесс стал объектом насмешек всей страны. В 1927 году приговор по «делу Скоупса» был отменен.
22
Аппоматтокс — город в штате Вирджиния. В апреле 1865 года здесь были окружены войска Конфедерации, что положило конец Гражданской войне.