Трудно быть Рэбой

Кирпичев Вадим Владимирович

– Как вы думаете, мой друг, пассия дона Руматы суеверна?

– Думаю, она обычная женщина.

– Следовательно, не откажется от амулета, навеки привораживающего любимого. А дабы она могла замолить грехи, а обращение к чарам - это большой грех перед Святым Орденом, вот для нее две иконки. Кстати, они нам помогут быть в курсе всех дел руматовского дома. Как в наших подвалах обстоит дело с ведьмами?

– О, этого товару всегда в избытке.

– Сыскать смышленую, умыть, нарядить богомолкой и отправить со всем этим, кроме стрел, к дому Руматы. Да проследить, чтобы самого дома не было. И еще. Пусть ведьма не забудет добавить, что амулет потеряет силу, если о его чарах узнает сам привораживаемый.

Все сделать сейчас же! Если не получится через ведьму, действуйте через слуг, хотя я слышал, слуги нашего дона любят.

– О да, слуги Румату любят. Может быть, ему даже мнится, что они его любят больше золота.

Рыжий состроил презрительную гримасу. Иконки, амулет исчезли в его бездонных карманах.

– Теперь о стрелах. Они не простые, а самоцелящие в обладателя или обладательницу амулета. Использовать их только при условии, что амулет очутится на нужной шейке, иначе пущенная стрела вернется и убьет самих стрелков. В случае, если амулет не будет взят , сыскать самых лучших, повторяю, самых лучших стрелков. Стрелы вернуть. Поторопитесь, друг мой любезный, поторопитесь. И помните, что проявленная вами честность и добросовестность будут достойно вознаграждены. Вам в этом королевстве еще предстоят великие дела, а честность и добросовестность как нельзя лучше украшают государственного мужа.

– И кому этого не знать, как не вам, гонителю греха и настоящему бичу божьему. Ваше преосвященство великий моралист!

Дон Рэба поморщился и отвернулся к стрельчатому окну, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Рыжий не сдвинулся с места, вовсе не торопясь мчаться во исполнение приказа. Напротив, он отодвинул орудия убийства и торжествующе заухмылялся, как охотник, почуявший легкую добычу.

– Самоцелящие стрелы, шпионские иконки, греховные амулеты, - начал он голосом орденского судьи, обличающего жертву в ереси, - это ведь все дьявольские орудия, ваше преосвященство. Я вот что подумал, а не загублю ли я этим свою бессмертную душу? Вы ведь не захотите, чтобы я ни за что загубил бессмертную душу? Да и преследуемые вами цели мне неизвестны...

Епископ вздохнул и не глядя швырнул мешочек с золотыми.

– Друг мой, смею вас заверить: цели самые высокие, благородные цели.

– А средства, ваше преосвященство, средства?

Второй мешочек полетел вслед за первым.

– Хорошенько и на всю жизнь запомните: власть оправдывает средства, мой юный друг.

Вскоре шаги в коридоре стихли, а с ними пропала и песня, которую Рыжий горланил во всю глотку. Воодушевленное золотом и вином ярое злодейство отправилось убивать.

Легли на дверь тяжелые засовы, из сундука на божий свет появился древний фолиант, тускло блеснувший медной застежкой, и епископ принялся его неспешно листать.

Книга Минувшего... судьбы мира открывались перед глазами дона Рэбы. Строка на царство, абзац на империю, страница на эру, и листались эти страницы одна за одной.

Будем как боги, рекли они...

Епископ зажал голову в тиски ладоней и стал читать заклинание. Надевать душу гения злодейства было противно, снимать будет больно, но как без маски средневекового монстра выжить в эти зверские, преступные времена, которые требуют каждый день целоваться на пирах с продажными прохвостами, ежечасно пожимать руки убийц, без конца покупать, губить за гроши невинные души, и нет ни минуты, чтобы вырваться из этого безумного, кровавого хоровода...

...не сыскать тех следов вовек.

Вцепившись в железные прутья, стоял он у окна. Его трясло, а с глаз сползала пелена.

Один. Господи, всегда один... Десять лет каторжных трудов и хоть бы один-единственный понимающий взгляд. Для кого-то - исчадие ада, для большинства - удачливый подлец, а на самом деле - просто человек, взявший на себя труд подумать на тысячу лет вперед.

И ведь никто доброго слова не скажет, никто пальцем не пошевельнет, чтобы помочь. Все ослеплены: кто злобой, кто жадностью, кто пустыми мечтами. Вокруг или слепые, покорные овцы, или умелые, чересчур умелые рыжие облазы, эти мастера грязных дел, либо презрительно кривящие тонкие губы неумехи-доны, либо головорезы, а нужны работники, умелые, ловкие, честные работники, способные вычистить эти конюшни. Работы ведь на века!

Мечтателей в работники... эх, размечтался! Будут они тебе пачкаться. Время видите ли для них не то! Да для них любое время не то, так как все времена одинаковы. Они прибыли в Арканар наблюдать, анализировать, смотреть как на их глазах режут, насилуют мирный люд и при этом раздавать всем нравственные оценки. Пойти в политику? Фи, боже упаси. Не для благородных донов это неблагородное дело. Да, неблагородное. Политика вообще не благородное дело. Потому что нельзя быть благородным за чужой счет. ДляМечтателей все просто: есть звериное средневековье и есть он, рыцарь на белом жеребце. А вот забрось такого рыцаря в Средние века, да в одиночку, да срок ему дай лет эдак двадцать-тридцать. Каково тогда будет этому рыцарю-наблюдателю с видеокамерой во лбу? Без поддержки. Без возможности вырваться из страшного кровавого кошмара и ускользнуть в свой уютный диванный мирок. Как он себя поведет? Вот в чем вопрос!

Пойманную в чистом поле птичку швырнули в клетку. Птичка возмущенно чирикнула - никто не обратил внимания, лететь - не дают прутья, и тогда она в ужасе начинает биться в ненавистное железо, пока не выбьется из сил. А ведь затосковала бы птичка. Пожалуй, дажеи сдохла бы. А впрочем, кто знает! Потребности молодого тела могут взять свое, глядишь, и вот уже птичка нашла свою кормушку, и только по тоскливому взгляду и отличишь ее от других, рожденных в неволе пернатых. В том-то все и дело, что психология этих прогрессоров - совершенно темный лес. Святой Мика! Разобраться в ней гораздо сложнее, чем в психологии негуманоидных цивилизаций. Конечно, прежде всего Румата стал бы искать здешних мечтателей. И конечно, самый чистый здешний мечтатель показался бы ему слишком хищным, жадным и совершенно непригодным для его дела ворюгой.Да, весьма вероятно, что и спился бы Румата с тоски подобно многим его друзьям из книгочеев.

А может быть, не все так страшно? Огляделся бы, прикинул бы, что к чему и поступил бы мелким чиновником, каким-нибудь писарем в одно из учреждений Святого Ордена. Ведь были же у него какие-то увлечения, способные стать здесь смыслом всей его жизни. Например, писал же Румата Эсторский стихи, и стихи неплохие. Как там ... красное-черное? Крестики-нолики? Ах да, быть или не быть! Вот и стал бы он сочинять какие-нибудь вымышленные сюжеты, сказки, дабы убежать от дремучей действительности. Дети бы его полюбили, у него все есть для этого. И стал бы он уходить с ребятами в праздничные дни куда-нибудь подальше от города, на берег красивого озера, и внимали бы еще чистые души его волшебным историям. Но чтобы он делал со своей чудовищной гордыней? Непонятно.

Слабость в ногах прошла, дон Рэба вновь склонился над сундуком. Хранящимся в нем оружием можно было запросто сокрушить пяток царств средних размеров, но, слава богу, его работа в Арканаре несводилась к тому, чтобы отдать здешний мир на растерзание рыжим стервятникам. Поэтому он и выгребал из сундука средство более сильное, чем любое оружие.

Карманы набиты соанскими сладостями - теперь все готово. Он повернулся к стрельчатым окнам.

Над черепичными крышами свинцовое небо, серыми полотнищами провисающее между шпилями церквей. Площадь с прилегающими улочками пятерней распласталась далеко внизу. Воркованье голубей. Редкие черные фигурки прохожих. Опять, опять в дорогу, и не видно конца этому пути.