Трудно быть замполитом
Шрифт:
— Прекратите беспутство! Что за детские игры, он не сир! Леди Пегги, опомнитесь!!!
— Ты сам сказал, не меч делает рыцаря.
— Да, но делает титул! Что за сюр, присягнуть проходимцу?! Все равно что седло на свинью надеть, так не работает, это против правил! Так нельзя…
Развернувшийся дурдом прервал староста. Вернувшись из дома он застыл, сжимая в руке два фонаря. Из-за моей спины он мог разглядеть только что Пегги стоит передо мной на коленях. А вот что она там делала, додумать помогла его фантазия.
Поглядев сначала на охреневающего мужика, а потом на Пегги, я
Банальная манипуляция. Девчонка изображает крайнюю степень доверия и уважения, а все для того, чтобы я забоялся их потерять. Сам таким образом срочников разводил.
Но с другой стороны, Пегги отличается чем угодно, но только не хитростью и манипуляциями. Это же насколько надо быть тупой, чтобы верить, будто я хороший человек?
Черт, а ведь остальные тоже молчат… Ждут, что я скажу. Какое решение приму. Они верят в меня. Реально верят. Даже этот Коллин, гордый как верблюд, даже Серина, циничная, как продавщица военторга. Они верят, что у меня всегда есть план, что я дохрена хитрый и умный. А спортсменка вовсе уверена, будто я достойный кандидат, на которого она может возложить свои надежды. И откуда у них только такие мысли появились? Впрочем… Если подумать… Ну да, логично. Я только тем и занимаюсь, что изображаю да обманываю.
Ладно, хрен с ними. Уговорили, поссу я против ветра. Да так, что этот однорукий утонет к чертям. Он и его «ведьма».
Глава 15
Корпоратив
Ночной лес, таинственные шорохи, слабый свет фонаря в руке старосты и затаившаяся где-то во тьме ведьма — оказывается, даже такое клише мой организм способен выдержать.
Однорукий всеми силами изображал незнание дороги, то и дело останавливаясь и с задумчивым видом рассматривая деревья, вслух гадая «куда же дальше». Дурака не смущал факт, что мы идем по пусть и слабо, но все же протоптанной тропинке.
Впрочем ладно, и так все ясно. Не знаю, чего этот староста затеял и как именно решил нас кинуть, но полем боя станет его жопа.
Порядком надравшаяся Серина шла позади всех. В момент, когда староста в очередной раз начал тупить и выискивать дорогу, она тронула мой локоть.
— Сперва под волков подвел, потом под казнь… Вот объясни мне, ну с каких таких коврижек я позволяю тебе впутывать меня в одну историю за другой? Почему вожусь с твоей мерзкой рожей, почему трачу монеты, почему убиваю? И все за дарма…
— Во-первых, потому что я красивый, а во-вторых, ты пока еще никого не убивала.
— Болван, тот гвардеец в переулке, я…
— Это я его убил. Я и мой недочет. Ты вообще не при делах.
Причина раскисания аптекаря лежала на поверхности, достаточно было заглянуть в глаза. Я уже сталкивался с таким. «Микрофонщик» с разведвзвода увидел ствол пулемета торчащий из цокольного окна, и закатил в подвал гранату. Одну, потом вторую, третью…
Ствол пулемета оказался куском швабры, а засада «лохмачей» — кучкой перепуганных беженцев, по вине сломанного автобуса оказавшихся не в том месте, не в то время. Вопреки порывам старлея, желавшего отдать своего бойца под трибунал, я сумел спустить все на тормозах. Представил как провокацию партизан, умолчав о роли «микрофонщика».
А раскисшему пацану, по глупости загубившему двадцать ни в чем не повинных штатских, среди которых половина детей, я все объяснил ноги просто:
— Запомни, Серая, солдаты в ад не попадают. Вся ответственность лежит на командирах.
На командирах, генералах, политиках, господе-боге или пятой ноге сутулой собаки. Лишь бы не на мне, и не на тех, кто мне нужен.
Серина отмахнулась и скривилась, готовясь спорить, но вместо возражений из ее глотки донеслась только тишина. Я видел, как шевелятся губы, язык, мышцы на лице, но не слышал ни единого слова. Черт, походу рано я приключений на свою жопу искать собрался, от лихорадки не отошел.
— Погоди, меня чего-то кроет…
Ощущая сильный приступ головокружения, я на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, оказался где угодно, только не в лесу. Бревенчатые стены, заправленная кровать с соломенным матрасом, разведенный очаг, от которого несло свежей выпечкой.
— О, «господин» соизволил проснуться? — певучий голос застал врасплох.
Ощущая как по спине бегут ледяные мурашки, я уставился на Коллет. Опоясавшись кухонным фартуком прямо поверх ночнушки, она возилась возле печи, вылепляя пироги из глины. От вида ее полуулыбки грудь свело теплой судорогой.
Неописуемая радость подтачивалась расплывчатыми воспоминаниями. Разве я только что не шел через лес, не ссал в уши Серине не… Хотя, кто такая, блин, Серина? Знать не знал никого с таким идиотским именем.
Несмотря на радостный трепет в сердце при виде Коллет, отчего-то каждая клеточка моего тела противилась происходящему. Глаза кричали, что тени на стене пляшут неправильную сторону, нос говорил, что от глины не может раздаваться аромат свежего хлеба, а сознание шептало, что Коллет давно мертва.
Чушь полная, как она может быть мертва, если она передо мной стоит?
Не чуя ног, я сделал шаг к печи, не в силах оторвать взгляд от ее полуулыбки.
— Пока стряпня не поспела, мы могли бы… — она игриво облизала палец, слизывая начинку. — Леди всегда платят свои долги.
Фраза послужила спусковым крючком. Любовь, радость, облегчение, — все испарилось.
В тоненькой шейке блеснул бронзовый наконечник арбалетного болта, из зеленых глаз брызнули слезы, а взамен фальшивому треску печи пришел пронзительный гогот рябого.
Как и тогда, Коллет снова хваталась за мои плечи, в тщетной попытке удержать равновесие. Ее губы безмолвно шевелились, не в силах произнести и слова. Однако в моей голове все равно звучал ее слабый голос:
— Предатель, предатель, предатель.
Мне не хотелось ее отпускать, я отчаянно желал прижать ее к груди, сказать, что все будет хорошо. Что мы навсегда останемся здесь, в этом неведомом домике посреди небытия. Будем печь пироги из глины и выплачивать долги.
Но та слабая толика рациональности, что еще не сдалась под напором всеобъемлющей сентиментальности, заставила поступить иначе. Собрав все силы, я отпихнул от себя умирающую девушку.