Трудно отказаться от иллюзий
Шрифт:
— Однако ты этого не сделал.
— Нет, не сделал. Потому что не смог. Я оказался трусом; побоялся признаться в том, что космос меня пугает. В тот момент когда меня привязывали к этому креслу, я уже был готов крикнуть: «Нет! Поищите кого-нибудь другого!» И не нашел в себе для этого сил — даже тогда!
Улыбка Олдбери получилась совсем невеселой. — А я и говорить им не собирался. Написал записку, в которой просто сообщал, что никуда не полечу. Хотел отправить ее и затеряться где-нибудь в пустыне. Знаешь, где сейчас эта записка?
— Где?
— В кармане рубашки. Здесь, со
— Неважно, — проговорил Дейвис. — Мы вернемся героями — могучими, покрытыми славой, дрожащими от ужаса героями.
У Ларса Нильссона были грустные глаза, очень бледное лицо и большие костяшки на тонких пальцах. Представителю гражданских властей и главе проекта «Глубокий Космос» нравилась его работа во всех отношениях, нравилось даже напряжение и минуты, когда они терпели неудачи. До сих пор. До того момента, когда двоих людей наконец привязали к креслам и оставили в утробе летательного аппарата.
— Я чувствую себя так, будто подвергаю их вивисекции. Не знаю почему, — сказал он.
— Мы должны рискнуть людьми, мы же рисковали машинами, — с обиженным видом ответил ему возглавлявший группу психологов доктор Годфри Мэйер. — Мы сделали все, что в человеческих силах, чтобы подготовить их к полету и обеспечить безопасность. В конце концов, они же добровольцы.
— Я не забыл, — бесцветным голосом проговорил Нильссон, которого это знание явно не утешало.
Глядя на панель управления, Олдбери раздумывал о том, когда же — если это вообще произойдет — какая-нибудь из кнопок загорится красным светом и прозвучит тревожный сигнал, сообщающий об опасности.
Их заверили, что скорее всего ничего подобного не случится, однако каждого тщательно подготовили к возникновению критической ситуации и объяснили функции всех кнопок и приборов на панели, чтобы они смогли взять управление кораблем на себя.
И не без причины. Автоматизация достигла такого уровня, когда корабль превратился в саморегулирующийся организм, стал почти живым существом. Однако трижды беспилотные корабли, почти такие же сложные, как и этот, внутри которого они отбывали заключение, словно два преступника в тюремной камере, должны были облететь вокруг Луны… но не вернулись.
Далее — каждый раз устройства, передающие на Землю информацию, переставали работать еще до того, как летательные аппараты выходили на орбиту вокруг Луны.
Общественное мнение проявляло нетерпение, и все, кто работал над проектом «Глубокий Космос», дружно проголосовали за то, что не следует ждать успешного возвращения беспилотного корабля и лишь потом рисковать людьми. Было решено, что настала пора привлечь к участию в эксперименте людей, которые смогут отрегулировать приборы в случае небольших неполадок в работе несовершенных автоматов.
Команда должна состоять из двух космонавтов — к такому выводу пришли руководители проекта, которые опасались, что рассудок одного человека, оказавшегося в космосе, не выдержит столь серьезного испытания.
— Дейвис! Эй, Дейвис! — позвал Олдбери. Дейвис пошевелился, словно возвращаясь издалека.
— Что?
— Давай посмотрим на Землю.
— Зачем? — поинтересовался Дейвис.
— А почему бы нам на нее не взглянуть? Она, наверное,
Олдбери откинулся на спинку кресла. Видеоскоп был одним из примеров автоматизации. Соприкосновение с коротковолновым излучением выключало его. Ни при каких обстоятельствах не могли бы астронавты увидеть Солнце. Если не считать этого, видеоскоп всегда поворачивался в сторону самого яркого источника света в космическом пространстве, учитывая направление движения корабля — будто между прочим, объяснили космонавтам инженеры. Маленькие фотоэлементы, установленные с четырех сторон корабля, постоянно вращались, изучая небо. А если в самом ярком источнике света не возникало нужды, всегда можно было отключить видеоскоп вручную.
Нажатие на кнопку — и видеоскоп засветился, словно ожил. Дейвис погасил в каюте свет, и картинка стала ярче.
Ничего похожего на глобус с континентами они, естественно, не увидели. Их глазам предстало переплетение размытых белых и сине-голубых пятен, заполнивших экран.
Прибор, путем расчета значения гравитационной константы определявший, на какое расстояние корабль удалился от Земли, утверждал, что они пролетели уже около тридцати тысяч миль.
— Настрою-ка получше, — сказал Дейвис, протянул руку, чтобы отрегулировать картинку, и она сдвинулась.
вращается Земля со скоростью, зависящей от широты того места, где проводится эксперимент, — усмехнулся Дейвис. — Ясное дело! Если маятник остается в одной плоскости. Если эта теория верна. А как к этому отнесется самый обычный прохожий на улице, если только не поверит физикам на слово? Вот что я тебе скажу: пока космические корабли не поднялись достаточно высоко и не сделали снимки Земли, не было никаких серьезных доказательств того, что она круглая!
— Глупости, — заявил Олдбери. — Как бы выглядела Аргентина, если бы Земля была плоской, а Северный полюс находился по центру? Да и любое другое место, оказавшись центром, изменило бы внешний вид других районов. Поверхность Земли имела бы совсем иную форму, если бы она была не сферической. Уж против этого-то ты спорить не будешь!
Дейвис замолчал на некоторое время, потом мрачно произнес:
— Слушай, а какого черта мы тут с тобой спорим? Да провались оно все пропадом!
Олдбери охватило невыносимое чувство тоски после того, как он взглянул на Землю и поговорил о ней. И тогда он принялся очень тихо рассказывать про свой дом, про юность в Трентоне, штат Нью-Джерси, вспомнил старые, банальные анекдоты про родственников — ему казалось, что он давно их забыл. Он смеялся над тем, что и смешным-то не было, и снова почувствовал детскую боль, от которой, как он думал, давно излечился.
В какой-то момент Олдбери задремал, потом неожиданно проснулся и испугался, обнаружив, что его тело заливает холодный, голубоватый свет. Инстинктивно он попытался вскочить на ноги, но тут же со стоном опустился в кресло, потому что больно ударился локтем обо что-то металлическое.
Видеоскоп снова был включен. Голубоватый свет, испугавший Олдбери, когда он проснулся, отражался от Земли.
Теперь изгиб края Земли было гораздо заметнее.
Сейчас Земля находилась от них в пятидесяти тысячах миль.