Трудно отпустить
Шрифт:
– Которые не помещаются в штанах? – закатываю я глаза.
– Завидуешь? – спрашивает он, хотя мы оба знаем, что мои показатели на порядок выше.
– Допивай уже, – ворчу я.
Кряхтение. Удар. Стук.
– Может, расскажешь, кто укусил тебя за задницу, Мэддокс? – снова интересуется Мейсен. Единственный звук на арене – то, как лезвия его коньков разрезают лед.
– Не расскажу. Тем более что никто меня не кусал, – бурчу я, отказываясь смотреть в его сторону. Хотя когда Мейсен проскальзывает мимо, вырываю из его рук банку
Кажется, в последнее время я сам не знаю, что мне нужно.
– Никто, значит? – отдается эхом его смех.
– Да, никто. А что?
Он разминает челюсть и бросает на меня вопросительный взгляд, значение которого я не совсем понимаю.
– Просто хочу узнать, что с тобой происходит.
От услышанного я замираю.
– И что, черт возьми, это значит?
– Просто мы подумали…
– Мы? – рявкаю я. – Так вот в чем дело? Остальные из команды подослали тебя, чтобы поиграть в психолога?
– Он бы точно тебе не помешал, – бормочет Мейсен себе под нос.
– Чего ты, мать твою, добиваешься? – Теперь я полностью сосредоточен на нем.
– Просто… мы волнуемся.
– О себе? О команде? Обо мне? О чем именно вы волнуетесь? – уточняю я, все еще сжимая клюшку, но напрочь забыв о шайбе, подготовленной для очередного удара.
– Твой стиль вызывает опасения. За два года ты стал тем, кто направляет нас, стал лидером… Но последние четыре месяца ты будто один играешь. Не спорю, для твоей статистики, как и для отрыва в счете, это здорово, но твое поведение подрывает командный дух. Ты ничем не лучше нас. – Замолкнув, он издает полный раскаяния смешок: – Ну, если только чуть-чуть. Мы на твоей стороне, капитан, но на льду ты будто забываешь о нашем существовании. Да, мы выигрываем, но какой ценой? Поэтому спрошу еще раз – в чем, мать твою, дело?
Его слова подобны пощечине. Пусть я и ожидал ее, но не чувствую себя менее уязвленным.
– Приятно знать, что собственная команда такого высокого мнения обо мне.
– Выше твоего собственного мнения нам уж точно не прыгнуть.
Я крепче сжимаю пустую банку.
– Да как ты смеешь… – Я замолкаю прежде, чем скажу что-либо, о чем потом буду жалеть. Черт, я же лидер команды. Это я должен делать выговоры.
Но разве можно их винить, Мэддокс?
– Это касается каждого из нас. Потому-то мы и решили поговорить с тобой. – Мейсен испускает вздох, полный разочарования. – Ты – выдающийся игрок, которого «Лесорубы» взяли, чтобы развить потенциал команды. И у тебя получается. Мы возглавляем лигу и вот-вот выйдем в плей-офф, впервые в истории клуба.
– Так в чем проблема?
– Какую цель ты преследуешь? Ты же планировал остаться в команде. Игрок, которому точно продлят контракт… но теперь кажется, будто ты хочешь пустить все коту под хвост. Из капитана, который сплачивал нас и вел к цели, ты превратился в простого единоличника.
– Чушь собачья.
– Вот именно. Чушь, но только для тебя. Черт возьми, вкладывай ты столько же сил в игру, сколько
– Или вам стоит продолжить без меня. – Безосновательная угроза повисает в воздухе между нами, но еще никогда я не говорил об уходе настолько серьезно. Ничье терпение не безгранично.
– Так вот как ты предпочитаешь решать проблему, Хантер? – Мейсен качает головой, а я буквально ощущаю его разочарование… и ненавижу это. – Да ладно тебе. Мы же просто волнуемся за тебя.
Пока мы несколько секунд сверлим друг друга взглядом, я стараюсь понять, почему так зол. Стараюсь решить, почему они обязаны поддерживать меня, несмотря на то что в последнее время я был эгоистичным придурком.
Однако самое сложное – я осознаю, как должен себя чувствовать, но меня это совсем не волнует.
– Скажи-ка мне, Мейсен… Если я эгоист, позабывший о других членах команды, но в то же время приносящий этой команде победу… Каким же вы хотите меня видеть? Поверь, если я начну делать больше передач и забивать меньше голов, один из вас снова примется спрашивать, что со мной не так. Только уже совсем по другой причине.
– Ох, так выходит, что никто из нас не заслужил свое место в команде, Мэддокс? Вот что ты имеешь в виду? – Не получив от меня ответа, он бормочет: – Придурок.
Да, я такой. Первоклассный придурок.
В отчаянии я швыряю пустую банку на лед и молча возвращаюсь к выложенным в ряд шайбам.
Моя голова настолько забита, что я не в состоянии нормально видеть, мыслить… Я вообще ни на что не способен. Все испорчено.
Ты сам все испортил, Хантер. Ты в долгу перед ним, а значит, должен исполнить его мечту. Ты в долгу перед ним.
Я никогда не смогу выплатить этот долг.
Кряхтение. Удар. Стук.
Нет никого талантливее, чем он.
Кряхтение.
Моя эгоистичная манера игры и рядом не стояла.
Удар.
Слова отца заполоняют разум, подпитывают мой гнев, мою ярость, обнажают мою боль. Выставляют все напоказ.
Стук.
– С каких пор ты пьешь на работе?
Голос Деккер прорывается через мою нервную сосредоточенность как раз в тот момент, когда я делаю удар и шайба отскакивает от штанги.
Ненавижу себя за то, что не хочу ее видеть.
Презираю себя за то, что на самом деле желаю этого.
И когда я оборачиваюсь на цокот каблуков, доносящийся из ведущего ко льду туннеля, начинаю ненавидеть себя с новой силой. За то, что помню. Как хорошо нам было, какими взрывоопасными, чуть ли не жестокими, делала нас похоть.
Чертовски невероятно.
Деккер одета в брючный костюм в тонкую полоску, который будто бы говорит: «Пришло время веселиться», но также предупреждает: «Не шути со мной». Уперев одну руку в бедро, в другой она держит банку, которую я бросил на лед.