Труды и дни мистера Норриса
Шрифт:
— Теперь видите, герр Брэдшоу, как он издевается над бедной старой женщиной?
Она была уже слегка пьяна. Когда Артур налил ей еще рюмочку шерри, она плеснула себе на платье. А как только суматоха, вызванная этим маленьким досадным происшествием, улеглась, он сказал, что ему пора:
— Как ни жаль, но я вынужден вас покинуть. Даже в такой знаменательный день… долг превыше всего. Да, надеюсь нынче вечером увидеться с вами, Уильям. Может быть, поужинаем где-нибудь вместе? Как вам, неплохая мысль, а?
— Просто замечательная.
— Ну, тогда я говорю вам au revoir
Я отправился распаковывать чемоданы, и следом за мной ко мне в комнату пришла фройляйн Шрёдер и не допускающим возражений тоном заявила, что станет мне помогать. Она была все еще пьяненькая и постоянно совала вещи не туда, куда следовало: рубашки — в ящик письменного стола, книжки с носками — в сервант. И безостановочно пела Артуру осанну:
— Его как будто сам Господь ко мне послал. Я даже перестала в срок платить аренду, чего со мной не случалось со времен инфляции. Жена консьержа несколько раз ко мне поднималась специально, чтобы об этом поговорить. «Фройляйн Шрёдер, — она мне говорит, — мы хорошо вас знаем и вовсе не хотим с вами ссориться. Но нам всем надо как-то жить». Право слово, несколько раз по вечерам я до такого доходила, что почти уже решилась пойти на кухню и сунуть голову в духовку. И тут появляется герр Норрис. Я думала, он просто пришел меня проведать, как раньше. А он возьми и спроси: «Сколько вы берете за ту спальню, что окнами на улицу?» Я так и обмерла. «Пятьдесят», — говорю. Про больше-то я даже и заикнуться боялась, такие настали времена. И тряслась вся, как осиновый лист, лишь бы только он не решил, что это слишком дорого. И что, вы думаете, он мне на это ответил? «Фройляйн Шрёдер, — говорит, — мне бы и в голову не пришло заплатить вам меньше шестидесяти. Это был бы чистой воды грабеж». Клянусь вам, герр Брэдшоу, я готова была руки ему целовать.
В глазах у фройляйн Шрёдер стояли слезы. Я начал бояться, что с минуты на минуту она совсем расклеится.
— И он исправно вам платит?
— Как часы, герр Брэдшоу. Прямо как вы сами, ни больше ни меньше. Я таких щепетильных людей вообще не встречала. Да, вы знаете, он даже не позволяет мне расплачиваться с молочником в конце месяца. Только каждую неделю. «Не выношу мысли, что я кому-то должен хотя бы пфенниг» — так он говорит… Побольше бы таких людей, вот была бы жизнь.
Вечером я предложил поужинать в обычном ресторане, но Артур, к моему удивлению, отказался:
— Дорогой мой мальчик, но ведь там так шумно. Только представлю себе, что нужно будет целый вечер слушать джаз, и весь уже на нервах. Что же касается кухни, то даже и в этом некультурном городе трудно будет сыскать что-нибудь более мерзкое. Давайте пойдем в «Монмартр».
— Но, дорогой Артур, там жуткая дороговизна.
— Не важно. Не важно. Жизнь коротка, и нельзя же вечно экономить каждый грош. Я вас приглашаю. Давайте на несколько часов забудем о тяготах этого жестокого мира и будем просто наслаждаться жизнью.
— Очень мило с вашей стороны.
В «Монмартре» Артур заказал шампанское:
— Событие у нас сегодня настолько особенное, настолько важное, что мы, как мне кажется, имеем полное право слегка ослабить пояса наших революционных власяниц.
Я рассмеялся:
— А дела у вас, кажется, и впрямь пошли на лад.
Артур осторожно прихватил большим и указательным пальцем кожу на подбородке:
— Что ж, Уильям, пожаловаться не могу. В настоящий момент. Не могу. Но у меня такое впечатление, что где-то впереди маячат рифы.
— По-прежнему импорт и экспорт.
— Не совсем… Нет, пожалуй… Хотя в определенном смысле да, импорт и экспорт.
— Вы были в Париже — все это время?
— Более или менее. То там, то сям.
— И чем вы там занимались?
Артур беспокойно оглядел залу маленького роскошного ресторанчика и очаровательнейшим образом улыбнулся:
— Так сказать, наводящий вопрос, да, Уильям?
— Вы работали на Байера?
— Э — отчасти. Да.
Взгляд у Артура стал отсутствующим. Он явно пытался уйти от темы.
— А с тех пор как вернулись в Берлин, вы с ним виделись?
— Конечно, — он вдруг посмотрел на меня с нескрываемой подозрительностью. — А почему вы спрашиваете?
— Ну, не знаю. Когда мы виделись с вами в последний раз, вы как-то не очень рвались с ним общаться, разве не так?
— Мы с Байером в прекрасных отношениях, — с пафосом произнес Артур, потом помолчал и добавил: — Вы ведь никому не рассказывали о том, что я с ним поссорился, не так ли?
— Да нет, Артур, конечно же нет. А кому я, по-вашему, мог об этом рассказать?
У Артура явно полегчало на душе:
— Вы уж извините меня, Уильям. Мне следовало бы лучше помнить о том, что я всегда могу положиться на вашу осмотрительность, достойную всяческого восхищения. Однако, видите ли, если по какой-то случайности здесь начнут ходить слухи о том, что между мной и Байером пробежала кошка, я окажусь в более чем нелепой ситуации, вы меня понимаете?
Я рассмеялся:
— Нет, Артур. Я ровным счетом ничего не понимаю.
Артур с улыбкой поднял бокал:
— Не торопите меня, Уильям, хорошо? Вы же знаете, мне всегда нравилось, чтобы у меня была какая-нибудь маленькая тайна. И, честное слово, придет такое время, когда я смогу дать вам самое исчерпывающее объяснение.
— Или выдумать таковое.
— Xa-xa. Ха-ха. Что ж, вижу-вижу, вы безжалостны, как всегда… кстати, о безжалостности: я только что вспомнил. У меня в десять назначена встреча с Анни. Опрометчиво с моей стороны, однако… так что, может быть, примемся за ужин всерьез?
— Ну конечно. Ее нельзя заставлять ждать.
За ужином Артур расспрашивал меня о Лондоне. О городах Берлине и Париже тактично не было сказано ни слова.
С появлением Артура распорядок жизни фройляйн Шрёдер претерпел видимые изменения. Поскольку каждое утро он непременно начинал с горячей ванны, ей, чтобы включить маленький допотопный бойлер, приходилось вставать на час раньше. Она не жаловалась. Более того, Артур, по всей видимости, пуще прежнего вырос в ее глазах из-за того, что причинял ей такого рода бытовые неудобства.