Труфальдино
Шрифт:
За вечер юрист успел обратится к своим основным подельникам, но те, как и патрульные милиционеры, с жертвой рэкетиров общаться отказались, попросив больше им не звонить и в свои проблемы не втягивать. И вот, выпив стакан вонючей водки, от которого юриста чуть не вывернуло наизнанку, Сергей Геннадьевич понял, что, кроме номера телефона, который ему дал усатый сержант, обратится ему, в принципе не к кому.
Сергей Геннадьевич размашисто перекрестился, переплюнул через левое плечо и начал вертеть жужжащий диск телефона.
— Здравствуйте, мне посоветовали к вам обратится знакомые,
Дешевенький китайский радиоприемник со сканером пару раз пробежался по все частотам, наконец встал на частоту подслушивающего устройства. Под окна дома Сергея Геннадьевича Кошкина я встал через пятнадцать минут после того, как моя команда морального угнетения — Руслан и Витек, которые сегодня запугивали вороватого юриста, приехали и доложили, что клиент, находясь в крайней степени душевного расстройства.
— Ну че, братан, как связь? — из белой иномарки к моей «Ниве» скользнули две фигуры в коротких кожанках куртках.
— Тс! — я яростно зашипел, приложив палец к губам: — Звонит.
Я конспективно стал записывать звуки телефонного разговора, исправно доносимые до меня творческим союзом российской «прослушки» и китайского сканера эфира, общей стоимостью в сорок долларов. Телефонный аппарат, по старой советской традиции, в квартире Сергея Геннадьевича, был установлен в коридоре, поэтому слышимость голоса фигуранта была прекрасной. Оставалось только, завтра найти повод зайти в квартиру юриста и снять ценный прибор, так как время работы батарейки миниатюрного аппаратика не превышало восьми часов.
Окончание разговора ознаменовалось сочными матами в исполнении Сергея Геннадьевича — очевидно его крик о помощи к очередному сообщнику остался втуне.
— Пацаны, сейчас едете по домам, завтра мы с тобой Витек, с утра созвонимся, ну а с тобой, Руслан, увидимся на работе. А я тут еще до одиннадцати часов посижу.
Глава 3
Глава третья. Полоса разочарований.
Апрель одна тысяча девятьсот девяносто второго года.
Такое ощущение, что руководство РОВД решило меня игнорировать — утром на разводе начальник уголовного розыска молча отдал ключи от кабинета и сейфа. На рабочем месте все было без изменений, никто у меня в вещах не ковырялся и не в сейфе ничего не взял, даже рапорт на постоянное ношение пистолета никто из сейфа в дежурке не изъял, как будто не было той недели, что я не появлялся на службе, готовясь к спокойной гражданской жизни.
Первую пару часов на службе я провел за сверкой фактов краж и угонов автотранспорта, совершенных в марте на территории нашего района — завтра был срок подачи сведений в информационный областного УВД, и от этой почетной обязанности меня никто не освобождал. Но перед тем, как засесть за свои чиновничьи обязанности, я пробежался по кабинетам — надо было поговорить с коллегами, пока они не разбежались.
Разговор везде проходил по единому сценарию:
— Здорово, парни, как дела? У меня тут для вас информация есть — у нас в области организуется профсоюз ментовской. Формально он будет представлять сотрудников любых правоохранительных органов, но, по факту, в основном нас, ментов. Членство определяется внесением в кассу профсоюза одного процента от заработка по основному месту работы. Так как формальностей много и расчетного счета пока нет, кто желает вступить, то бланк заявления у меня подписывает и наличкой один процент согласно расчетного листа мне ежемесячно отдаете. Ну что, кого записывать? Нет желающих? Ну ладно, вы знаете, где меня искать.
Через полчаса в подвал, с шумом и грохотов, ввалился Руслан.
— Здорово! Я что мне парни говорят…
— На! — я протянул приятелю бланк заявления о вступлении в профсоюз работников правоохранительных органов «Сутяжник»: Подпиши и двадцать два рубля мне ложи на стол.
— Стой, какой подпиши?! — Руслан даже ладошками от меня отгородился: — Ты что?! Нас же всех уволят без разговоров…
— Руслан, я тебя обычно мало, о чем прошу, но тут я тебя прошу — подписать заявление и внести деньги. Это мне лично очень надо…
По лицу Конева я видел, что он категорически желает мне отказать, но поругаться мы не успели — в подвал, ломая ноги, спустился начальник уголовного розыска.
— Конев! Работы мало? Бегом в кабинет, там тебя люди ждут! — гаркнул товарищ майор на моего приятеля, после чего обернулся ко мне:
— Громов, что делаешь?
— Отчет готовлю, товарищ майор, завтра сверка с УВД.
— Отчет — это хорошо. — майор, успокаиваясь, сел на, скрипнувший под ним, расшатанный стул для посетителей: — А то мне тут сказали…
Тут взгляд товарища майора скользнул по моему столу и уперся в кипу бланков заявлений о приеме в профсоюз.
— Это что? — начальник УРа сипел, как будто увидел змею или сам стал гадюкой, тыча пальцем в безобидные бумажки: — Это ты чем в служебное время занимаешься?
— Профсоюзной работой, имею право заниматься этим в служебное время и в служебном помещении.
— Громов, вот скажи пожалуйста, почему с тобой все так сложно? Может ты правда на гражданку пойдешь, а?
— Я вот одного не пойму, Александр Александрович, чем вам так профсоюз насолить успел? Я же понимаю особенности работы в милиции, просто хочу, чтобы хотя бы минимально наши права защищались. Вот, допустим дежурка, если она работает как положено — сутки через трое, то у них переработка получается восемь часов в неделю, которую им не платят, но с учетом, что дежурный часа два сдает смену после суток, там еще больше получается. Так?
— Ну, так? — тряхнул моржовыми усами майор.
— Но у них по факту получается сутки через двое, так там совсем переработка будет зашкаливать. А нас возьмите. Давайте посчитаем, что мы работаем годами с одним выходным в неделю, а в выходной день переработка по закону идет в двойном размере. А если я, к примеру, отдежурил в понедельник, то есть двадцать четыре часа из сорока часов еженедельной выработки уже закрыл, то у меня остается всего шестнадцать часов работы. Получается, я утром вторника ухожу домой, а на работу выхожу только в четверг и пятницу отрабатывая их и все, я рабочую неделю отработал.