Труп-невидимка
Шрифт:
Я дала телефон и откланялась.
Что же получается? Получается что красавчик блондин врет без зазрения совести. Он хочет объяснить, почему Лены нет в Москве. Если бы ее лягнул страус и она осталась жива – он бы так и сказал: травма у Леночки, но вот ее телефончик, ей будет приятно услышать ваш голос.
И тыквенное семя! Это же действительно средство от глистов! Ну, Раймондюкас!..
Похоже, я права. Он отравил жену и увез с птицефермы ее тело. Если бы я не напоролась на это тело в сарае – все вообще было бы шито-крыто. Отправил в Англию – и точка! А уж что там с ней стряслось в этой Англии – за то пусть тамошняя полиция отвечает!
Итак, что мы имеем? Пропавшее тело и испорченную репутацию верховых страусов. В целях самозащиты Раймондюкас, очевидно, будет рассказывать встречнему и поперечнему, что Гуленька лягнул Леночку прямо в животик. И что же будет с Расторгуевыми?
О том, что будет со свекром, если его не удастся вернуть из дебрей генетической памяти, я уж молчу.
Значит, нужно всего-навсего отыскать отравленное тело.
На пространстве от птицефермы до Москвы Раймондюкас имел сто возможностей от него избавиться.
Сам он если и проболтается – то не скоро.
Значит, нужно попытаться найти Елизавету из Сокольников, тем более, что Леночка, мир ее праху, очень четко выкрикнула адрес.
И я поехала в Сокольники.
По дороге вспомнила про свое семейство, которым, как всегда в разгар сыскной лихорадки несколько пренебрегаю. Я заехала в гипермаркет и купила всем подарки. В частности, свекровям взяла одинаковый клубничный шампунь. Сделала я это с умыслом. Младшая свекровь Нинель Аристарховна от своих периодв диеты и обжорства, по-моему, немножко рехнулась и стала впадать в детство, ей будет приятно получить розовую бутылочку. Что касается старшей свекрови Авдотьи Гавриловны, которая как раз и следит, чтобы подарков всем было поровну, то ей бы как раз и не мешало чуточку впасть в детство. После того, как мы поймали на чердаке бармена из ночного клуба, который утром пытался самостоятельно выйти из особняка, заблудился и прожил непонятно где, питаясь непонятно чем, около недели, я поняла, что пора принимать меры. Ведь Авдотья Гавриловна про этого бармена попросту забыла. Она проснулась одна и решила, будто так и было. А если кто-нибудь из ее гостей помрет голодной смертью? Или забредет к животным как раз в тот момент, когда Дусенька плавает в бассейне?
Но я, кажется, опять отвлеклась от сюжета.
Что кричала бедная Лена, обзывая Раймондюкаса альфонсом?
– Не глупости, а чистая правда! – вот что она кричала. – И сказала мне ее Елизавета Григорьевна Шишкина! Твоя ненаглядная Лизанька! Которая проживает в Сокольниках на Маленковской улице! Вот ради кого ты хочешь бросить меня, свою жену, которая так тебя любит!
Остается только найти эту Маленковскую улицу…
Глава девятая
Я люблю благотворительность. Когда честная старушка или благовоспитанный мальчик оказывают мне помощь при следствии, я плачу, и плачу щедро.
Но еще больше я люблю этюды по актерскому мастерству. Я могу притвориться сантехником, уборщицей из больницы, санитаром из дурдома, генералом угрозыска (это, правда, реже всего, не мой образ), ди-джеем из дискотеки, да кем угодно! Каждый человек ходит, например, в поликлинику. Можно ему позвонить, представиться медсестрой из регистратуры и уточнить данные. А вот частным детективом представляться я уже боюсь. Человек, которому показываешь самодельные детективские корочки, вдруг начинает, щурясь, вглядываться в тебя, да как заорет: «Блин, это же Яша Квасильева!» Самые застенчивые убегают, теряя на ходу сумки и обувь… Я понимаю – читатель при встрече со своим кумиром бешено стесняется, это нормальное явление.
Для Сокольников я вспомнила свою старую и коронную роль. Она меня еще лет двадцать назад выручала.
Оставив «вольво» за углом, я пошла пешком, выглядывая дом, возле которого тусовались бы приличные бабушки.
Я люблю именно приличных бабушек. Когда пристаешь к ним с расспросами, они посылают на общеизвестные буквы не сразу – сперва обстоятельно отвечают. А есть неприличные. Эти мерзавки чуть что – документ требуют. Как-то я в черном парике вела очередное следствие – а меня за чеченского террориста приняли, который пришел подложить под лестницу динамит. По странному стечению обстоятельств у меня в сумке действительно оказалось немного динамита. Это было вещественное доказательство, и я как раз тащила его на анализ. А что касается фальшивой бороды – то как прикажете обойтись без фальшивой бороды с усами хрупкой женщине, которой позарез нужно изобразить спившегося мужика? Конечно, в милиции все разъяснилось. Капитана, который меня допрашивал, увезла «скорая», а меня увез наш мажордом. В таких случаях именно он при всем параде является за мной. Вид у него представительный, особенно когда при смокинге. Если бы не профессиональная привычка всюду таскать с собой булаву и, входя в помещение, ударять ею об пол, совсем было бы замечательно.
Так вот, я подошла к старушкам, поглядывая в рецепт, выписанный Раймондюкасом.
– Маленковская шесть? – осведомилась я.
– Она самая, – вежливо ответила одна из трех старушек. Они были донельзя правильные, с седыми букольками, в аккуратных жакетиках. Я даже затосковала – ах, почему мои свекрови не могут наконец позволить себе седых буколек и жакетиков?! Почему одна не вылезает из вечерних платьев и брючных костюмов из японской парчи с драконами, а другая слоняется в балахонах, розовых и алых, каждого из которых хватило бы на паруса для пиратского брига?
– Не подскажете, Елизавета Шишкина в какой квартире проживает?
– Шишкина? – бабульки переглянулись, и сама инициативная спросила – а на кой мне шалава Лизка?
Я знаю строгие нравы, царящие среди приличных бабушек. По своей младшей свекрови, кстати, знаю.
Что касается свекровей, то я называю Авдотью Гавриловну старшей только потому, что побыфвала за ее сыном замужем наньше, чем за сыном Нинели Аристарховны. А если заглянуть к ним в паспорта – то, возможно, моя младшая свекровь фактически и является старшей. Говорю я это не просто так, а после одной ее странной обмолвки. Она повстречала какую-то свою подружку молодости и при мне рассказывала об этой встрече старшей свекрови.
– А бесстыжая была! – долетело до меня. – Мы по домам, кто с рукодельем, кто с книжкой, а она как уметется на всю ночь с гусарами!..
Поэтому я была уверена, что всякая женщина моложе восьмидесяти, к которой заглядывает в гости достойный ровесник-мужчина, для бабушек – шалава, и точка.
– Елизавета Григорьевна попала в мою группу, – объяснила я. – Она учится на курсах кройки и шитья, а я – преподаватель. У нас недоразумение вышло, она не те выкройки с собой взяла, а завтра занятие. Вот, бегу ей отдать ее выкройки, а свои забрать. Только с адресом какая-то ерунда, номер дома я записала, а номер квартиры – забыла.
– Так она не в шестом, она в восьмом! – сказала вторая старушка. – Аккурат на втором этаже, дверь, как подымешься, справа. Да осторожнее, там стенку с утра красили, не замарайся!
Тронутая до глубины души, я автоматически полезла в портмоне и достала то единственное, что прихватила с собой, – стопку пятисотдолларовых банкнот. Добродетель нужно вознаграждать, даже если она выкидывает твои благодеяния из окон!
– Спасибо, бабушка, – умильно ответила я. – Вот, купите себе пряничков, тортика! А я побегу, выкройку отдам!