Трупам каратисты не страшны или Зомби в новолуние

Страшные секунды полной потери ориентации, когда внезапно просыпаешься почти в полном мраке, в незнакомом помещении, в неведомом месте, глаза различают лишь смутные тени и ничего не могут подсказать разуму, а внезапная мысль: «вдруг снова?!…» готова зашвырнуть тебя в пучину панического ужаса…

«Спокойно… спокойно… я — Перегрин Такэда, гражданин Соединенных Штатов, сын японца и индеанки племени яки, этнограф, плыву в Пуэрто-Манчо… а! ну да — я на корабле, корабль называется „Тонто суэньо“, а каюта кажется незнакомой, потому что я только сегодня ее самовольно занял…»

Такэда отбросил пропитанную тропической влагой и его собственным потом простыню и уселся на койке.

«… а капитан, конечно, тот еще тип — ну какого, в самом деле, черта должен я терпеть храп соседа, когда по левому борту все каюты свободны?! так нет же: „Сеньор Такэда должен проживать в той каюте, номер которой указан в его билете…“ Сволочь! Хорошо, ключ подошел к дверям вот этой… Но почему я

Такэда медленно водил головой по сторонам, вслушиваясь в темноту. Привычный плеск волны за открытым иллюминатором, привычная качка… она, конечно усилилась после того, как из Панамского канала «Тонто суэньо» вышел в Панамский же залив, но Такэда морской болезнью не страдал и мерного покачивания палубы под ногами уже и не замечал. Что-то, однако, было не так. А… вот оно что — не слышно ровного гула корабельных машин. Стоим почему-то. Странно — до Пуэрто-Манчо никуда заходить не должны. А это что?.. Такэда насторожился — до его ушей донесся приглушенный звук двигателя, работающего на малых оборотах. Только это не были мощные моторы «Тонто суэньо». Что-то калибром поменьше подходило к кораблю с левого борта.

Перегрин высунул голову в иллюминатор.

Над колышущейся черной гладью залива висел тонкий серп старого, на последнем издыхании месяца. Света, однако, было достаточно, чтобы разглядеть темный силуэт приблизившейся почти вплотную к «Тонто суэньо» яхты, шедшей с погашенными огнями. На яхте заглушили движок и с ее палубы кто-то замигал фонариком. Где-то над головой Такэды, на верхней палубе послышались негромкие голоса, на яхту перебросили швартовы. Перегрин ощущал в груди восторженный холодок — он, аккуратный университетский мальчик, выпускник колледжа, белый воротничок, типичный представитель «миддл клэсс», стал невольным свидетелем той стороны жизни, о которой раньше лишь в книжках читал. «А капиташа-то наш не промах! Ясное дело — контрабандой промышляет… может даже перевозкой наркотиков… на какой-нибудь медельинский картель работает…» От этой мысли стало жутко — ребятишки в картеле крутые, свидетелей не любят, но Такэда с иступленным любопытством наблюдал как с борта «Суэньо» к яхте протягивают трап, потом один из принимавших его людей что-то говорит в мобильник, затем наступает минутная пауза… А потом сверху донесся звук чьих-то тяжелых шагов и всякий восторг щенячьего любопытства у Такэды как ветром сдуло. Он ошеломление смотрел, как по трапу на борт яхты спускаются люди, которых — Такэда голову на отсечение давал — он за время рейса ни разу не видел ни среди пассажиров, ни среди команды. В людях этих не было на первый взгляд ничего особенного — ну шагали быть может чересчур размеренно, интервал держали с математической точностью, руками и головами подергивали как-то механически… но Такэда, глядя на них, ощущал, как в душу закрадывается тревога, переходящая в темный, необъяснимый ужас. «Роботы какие-то, андроиды…» мелькнула мысль. «Роботы» спускались на палубу, все той же механической походкой делали несколько шагов и исчезали в чернеющей пасти люка, ведущего куда-то во чрево яхты. Три или четыре человека из команды яхты, находившиеся на палубе, старались держаться от «роботов» подальше. По их напряженным позам Такэда понял, что испытывают эти люди то же самое, что и он — страх.

Всего на яхту перешло десятка полтора «андроидов», а процессию замыкал человек, движения которого менее всего можно было назвать механическими. Он преодолел трап в два прыжка с какой-то обезьяньей ловкостью. Это был мулат небольшого роста, очень ладно сложенный, очень гибкий, с наголо выбритым черепом. На нем была блестящая черная рубаха — шелковая или атласная, белые брюки и белые туфли. Мулат проследил как последний из «роботов» спускается в черный провал и захлопнул за ним крышку люка. После чего легкой походкой, как бы пританцовывая всем телом, прошел к людям из команды яхты.

Над головой Такэды снова послышались приглушенные голоса, в которых явственно сквозило облегчение. Трап поспешно втягивали назад, на борт «Тонто суэньо». Мулат что-то говорил людям с яхты, которые держались все с той же напряженностью. Перегрин решил, что мулата они боятся, пожалуй, даже больше, чем «андроидов».

Желая получше его разглядеть, Такэда высунулся из иллюминатора чуть дальше и тут же пожалел об этом. Мулат как будто затылком почувствовал его взгляд. Он крутнулся вокруг оси с грациозной стремительностью и полоснул по борту «Тонто суэньо» белыми глазами, в которых казалось, вовсе не было зрачков. Зрачки, конечно, были, но суженные в точку, и на микроскопическую долю секунды они встретились со зрачками испуганно — но недостаточно быстро — отпрянувшего Перегрина.

Оказавшись в уютном мраке каюты, Перегрин испытал вполне детское желание нырнуть в койку, под простыню, накрыться о головой и отгородиться от всего мира: я — не я, ничего не видел, ничего не слышал… Сердце бешено колотилось. А в голове вертелась лишь одна мысль, один вопрос: успел разглядеть его мулат или нет? Дурацкий вопрос на какое-то время полностью парализовал волю к действию, пока, через несколько секунд, не возопил инстинкт самосохранения. «Да что же это я?! У них там мобильник… сейчас свяжутся с командой… пошлют людей…» Такэда подхватил одежку, лихорадочным взглядом окинул каюту — не оставил ли чего своего, что может послужить уликой? — выскочил в тускло освещенный коридор и в два прыжка добежал до своей законной каюты.

Могучий храп соседа-коммивояжера показался ему сладчайшей музыкой. У Такэды достало самообладания, чтобы забросить одежду в шкафчик, прежде чем рухнуть на койку и накрыться простыней. В самый раз — из коридора послышался звук осторожных шагов и негромкие голоса. Такэда, лежа на правом боку, зажмурил глаза и сжался в комок. Он лежал, ожидая неизвестно чего и проклиная гулкий стук сердца, который, как ему казалось, набатом разносится надо всем Тихим океаном. И дождался — рукоятка двери тихо провернулась — Такэда видел это сквозь ресницы не до конца закрытого правого глаза — и дверь стала бесшумно поворачиваться. Из коридора в каюту протянулась полоска тусклого света. Она уперлась в койку Такэды и медленно расширялась. Перегрин, лежащий в позе эмбриона, усиленно дышал обеими ноздрями, изображая глубокий сон. Но сквозь ресницы он увидел, как в каюту кто-то заглянул, несколько секунд стоял неподвижно, вслушиваясь и всматриваясь, затем подался назад и так же тихо затворил за собой дверь. Звук крадущихся шагов удалился, затих, снова возобновился, сильно ослабленный стенками и расстоянием. Должно быть проверяли каждую каюту.

Еще какое-то время Такэда лежал неподвижно, напряженно вслушиваясь в ночную темноту, а потом незаметно для себя заснул.

Утром все случившееся ночью казалось сном, но раздумывать об этом было некогда. Корабль уже входил в гавань Пуэрто-Манчо и нужно было быстренько собраться и успеть заскочить в кантину. Завтрак входит в стоимость билета, так не пропадать же добру. За столом все было как обычно — никто не вперял в него пристального испытующего взора, никто зловеще не перешептывался, кося взглядом в его сторону…

* Сухо попрощавшись с капитаном и забросив на плечо здоровенную сумку, Такэда по шаткому трапу сошел на твердую почву гавани Пуэрто-Манчо, откуда вскорости ему предстояло отправиться в этнографическую экспедицию по изучению шаманских практик племен, проживающих в самих глухих уголках и дебрях Восточных Кордильер и в междуречьи Инирида — Гуавьяре.

Оставив за спиной гудки буксиров, завывание портовых кранов и вопли грузовиков у открытых ворот пакгаузов, Такэда вышел на набережную. Остановился у пальмы, обвел взором панораму невысоких аккуратных зданий, выстроенных явно в прошлом веке в испанском колониальном стиле. Задрав голову, перевел взгляд выше, на окружающие городок зеленые холмы, густо поросшие тропической растительностью. Порыв ветра, пришедший, должно быть, из самых глубин континента, принес с собой незнакомый пряный аромат, от которого у Такэды расширились ноздри. Каждый город обладает своим неповторимым запахом — своего рода визитной карточкой. У Пуэрто-Манчо карточка эта была привлекательной. Порыв ослабел и Такэда окунулся в стихию запахов уже знакомых, но тоже приятных. Слева от него, в маленьком кафе под полосатым тентом готовили крепкий и ароматный кофе по-турецки. Сам кофе, разумеется, был бразильским. Мимо с достоинством прошествовал седоусый сеньор в белом костюме и белой широкополой шляпе. Он курил сигару. Из кафе через дорогу доносился аромат приготавливаемых мясных блюд с незнакомыми Такэде специями. Аромат был такой, что Перегрин невольно проглотил слюну, хотя завтракал совсем недавно. С пляжа тянуло запахом выброшенных на берег водорослей. Громкая музыка заставил этнографа оглянуться. На пляже, на белом песке группа смуглых парней, одетых лишь в длинные, по колено, трусы ярких расцветок, под звуки самбы, несущейся из мощного кассетника, отрабатывала прыжки и стелющиеся подсечки капоэйры. Их подбадривали темнокожие подружки в белых бикини. По набережной мимо Такэды пробежала пестрая стайка девчонок самого опасного возраста, одарив этнографа огненными взорами влажных черных глаз, хихиканьем и сложным запахом французских парфюм.

Да, Такэде здесь положительно нравилось. Он ухмыльнулся, жестом тормознул такси и отправился в гостиницу.

Отель «Паласио» на площади Оружия был выстроен все в том же староиспанском стиле. Побеленные стены, карнизы и навесы, жалюзи и узорные чугунные решетки на окнах, балкончики с чугунными же перилами. У регистратора Такэду поджидала записка от Виктора, который должен был стать проводником Перегрина на первом этапе экспедиции. Виктор писал, что в связи с некоторыми вновь возникшими обстоятельствами, выезд задерживается на несколько дней, приносил извинения, просил ожидать его в отеле и не скучать. Такэда слегка нахмурился. Перспектива проторчать неизвестно сколько в городке, хоть и приятном на первый взгляд, но в котором нет ни одной знакомой души, Перегрину вовсе не улыбалась. Но делать было нечего. «Ладно», решил Такэда, «назовем это периодом акклиматизации…» Он забросил вещи в номер и отправился осматривать местные достопримечательности.