Трясина.Год Тысячный ч.1-2
Шрифт:
– Что ж. Сейчас я вас, пожалуй, оставлю, - сказал Нартос, бросив взгляд на хронометр.
– Поднимусь к себе наверх. Хочу сделать кое-какие записи.
– Вы книгу пишете?
– спросил Памва с живейшим интересом.
Человек в чёрном слегка замялся.
– Ну как сказать. Мы живём в непростое время. Оно стоит того, чтоб быть запечатлённым в хрониках. Или хотя бы в дневниковых набросках. Для будущих поколений. Если, конечно, этот мир не сгинет в пламени, как тысячу лет назад.
– Мы присмотрим за принцессой, Ваше Святейшество, -
– Ян, а ты поедешь на усадьбу Хильдегерд?
– спросила Нара, когда Нартос вышел.
– Не знаю, - ответил тот бесцветным голосом.
– Мне бы не хотелось расставаться с тобой, - произнесла она негромко.
– Нара, история о принцессе и стражнике в зачумленном городе закончилась, - сказал Памва-Хлусик. Он смотрел на девочку с улыбкой. - Теперь начинается новая сказка. А может, даже и легенда. И придумывать её мы будем сами, все вместе. У нас неплохо получается.
Увидев, что глаза её слипаются, он соскочил со стула и изобразил поклон - довольно, впрочем, неуклюже.
– Позвольте препроводить вас с опочивальню, принцесса. Час уж поздний.
– Да, пожалуй, - улыбнулась Нара.
– Бывай, Ян, - сказал Памва.
Потом, кивнув Лите и Альбину, он взял Нару за руку и повёл полусонную девочку наверх, где для неё уже была подготовлена постель.
– Гатан-кхаан, - произнёс Альбин, провожая их глазами.
Самодержица. На языке ксайлахских кочевников "Гатан-кхаан" означает "Самодержица".
– А ты неплохо знаешь ксайлахский, - заметила Лита.
– Приходилось иметь дело с наёмниками.
Он не без усилия поднялся со скамьи. Лита видела, что его просто шатает от усталости. Ещё бы. Он почти не спал последние несколько дней.
– Вы тут долго не засиживайтесь. Завтра ехать далеко, - сказал Альбин.
– Ты главное девочку завези, - сказала Лита.
– А я...
– А что ты?
Она пожала плечами.
– Я не знаю эту Хильдегерд. Вот так взять и повиснуть у неё на шее...
– До весны хотя бы переждите. А там видно будет.
Лита приподнялась и села на софе, спустив ноги на пол.
– Альбин, а что тебе до нас?
– спросила она мягко.
– До меня вот, до Яна. Зачем ты это делаешь? Ради чего?
Уголки его рта дёрнулись и поползли вверх.
– Считай, что это за погребок твой плата. Доскачи тогда Валога, не говорил бы я сейчас с тобой. В овражке бы прикопанный лежал, рядом с Сетом.
Она смотрела на него снизу вверх. Альбин. Ромеец из Царьгорода. Захватчик. Нет. Просто человек. Просто живёт. Ей вдруг захотелось шагнуть к нему и обнять, как обнимают друга или брата. Но она сдержала этот порыв.
– Хорошо, Альбин. Завтра решим, - сказала она.
– Доброй ночи.
Когда его шаги затихли на лестнице, Лита поднялась с софы и уселась на полу возле камина. Она смотрела на брата.
– Ян, ты веришь этому
– спросила она.
Он пожал плечами.
– Памва вроде верит.
– Поедешь на усадьбу?
– Да мне без разницы.
Они помолчали.
– А сама ты что думаешь делать?
– спросил Ян.
– Пойдёшь Волчека догонять?
Она покачала головой.
– Нет. Я не могу больше ему доверять. Альбин сказал, что всё было подстроено нарочно. И бунт, и Братчики эти. Тут просто сцепились два враждующих лагеря. Люди Августы и Совет Смотрителей. Дерутся за трон. А мы для них лишь разменная монета. Волчек всё знал, и тоже игрался в эти игры.
– А я ведь тебе говорил, что он уродец, - Ян вдруг тихонько засмеялся.
– Ян!
– сказала Лита с досадой.
– А что, нет? И я был прав, когда дал ему по зубам тогда. В Вильске ещё, помнишь?
Она хмыкнула.
– По-моему, как раз наоборот всё было.
– Ерунда. Ты просто всего не видела. Ладно, проехали. Ты видишь это?
Он раскрыл ладонь. В его руке лежала капсула на тонкой цепочке. Лита слегка нахмурилась.
– Ну вижу, и что?
– Сам не знаю, чего я ждал. Чуда какого-то, знамения. Не знаю. Алаис вот не ждал. Решился сразу. Хотя, наверно, он потерял гораздо больше, чем я.
– Мне больно это слышать, - сказала Лита, и голос ее дрогнул.
– Ну прости.
Он протянул руку к камину и бросил капсулу в огонь. Стеклянный фиал лопнул, запахло горьким миндалем.
– Вот так, - сказал Ян.
Лита сидела, глядя на огонь, её рука лежала в руке брата.
– По-моему, он предложил мне выбор. Этот, с лютней. Нара потом разговаривала с ним на паперти. Я их не слышал. Решил даже, что Нара всё придумала. Но нет, всё так и было. Просто он так захотел. Играл на лютне возле храма, невидимый никому, кроме Нары. Он не исчадие зла. И те, из Топи, совсем не то, что о них думают. Люди боятся их, потому что ничего о них не знают. Помнишь, что Нартос говорил?
– Может, и так, - медленно произнесла Лита.
– Я ничего не знаю ни о Топи, ни об Ангхи. Мне непонятны его помыслы, и я не знаю, что задумал Нартос. Но я рада, что ты выбрал жизнь, а не смерть, Ян.
***
На вершине замковой горы, где некогда возвышались крепостные стены, стояли двое. Старик и юноша. Оба высокие и статные, облачённые в традиционные одежды - длинные подпоясанные кафтаны и шапки с отворотами. Старик был седовлас и седоус, с суровым широкоскулым лицом и глазами цвета олова. Его кафтан был светло-серого цвета, подпоясанный широким красным кушаком. Черноволосый юноша, стоявший рядом, одет был, как ромеец - алый с золотом кафтан и пояс васильково-синего цвета. Чрезмерно ярко, быть может, но этот наряд был ему к лицу. Старик и юноша стояли бок о бок и смотрели на тихий, засыпанный снегом город, лежащий у их ног.