Трясина.Год Тысячный ч.1-2
Шрифт:
– Слушай, Злыдзень, я не знаю, как это у тебя получается, не, серьёзно. За пару дней ты ухитрился переругаться с половиной города.
Он принялся загибать пальцы.
– Бродяга, имени которого ты так и не удосужился спросить. Поножовщик Гиля. Семейка палача, которая тоже от тебя не в восторге. Да, ещё судья-извращенец, но он помер, поэтому не в счёт. Я никого не забыл?
– Памва, а куда мы идём?
– спросила Нара.
– К замчищу! Поднимемся на валы и помашем оттуда Лите с Альбином, - ответил Памва.
– Но сперва поесть бы не мешало.
– Да неудобно как-то, - сказала девочка.
– Так мы не забесплатно, - возразил Памва.
– У них во дворе забор поломан. Я могу поправить в обмен на оладьи.
– Слушайте, у нас же монеты есть!
– вспомнила Нара.
– Набросали вчера на паперти. Мы сможем расплатиться за завтрак.
– А мне бы ещё тулупчик новый, или свитку. Фуфайка-то продувается, - сказал Памва.
– А Яну шнурки в ботинки. А нам всем не мешало б постираться и в баньке попариться.
– На всё это денег, наверное, не хватит, - сказала девочка.
– Но я могу им полы подмести, или бельё постирать.
– Вот!
– Памва поднял кверху указательный палец.
– А я забор поправлю.
– Ян, а ты говорил, что в городе работы не найдётся, - весело сказала девочка.
– Для меня точно не найдётся, - ответил он с грустью в голосе.
– А ты стихи им свои почитай, - предложил Памва.
– Издеваешься?
– Памва, а ты моровой язвы совсем не боишься?
– спросила Нара.
Памва хохотнул.
– Э, нет. Мне однажды гадалка на ярмарке сказала, что когда мне исполнится пятьдесят лет, меня в лесу русалка зацелует до смерти. Так что чумной ямы мне можно не бояться. Мой час ещё не пробил!
Они свернули за угол улицы и вышли на перекрёсток, когда до них донеслось:
– Стойте! Вы, вы трое! Стойте!
Им навстречу бежал какой-то человек. Памва почесал затылок, сдвинув на лоб шапку-треух.
– Так. А вот о нём ты ничего не рассказывал, Ян. Ну-ка признавайся, чем ты обидел или оскорбил этого почтенного седовласого мужа, одетого, как гробовщик? Вид у него такой, будто он собирается забросать нас камнями.
– Первый раз его вижу, - ответил Ян, не осознав абсурдности сказанного.
Человек остановился. Он снял с головы чёрный бархатный берет, какие обычно носят гробовщики, ростовщики или духовные особы, и прижал его к груди, не скрывая крайнего волнения.
– Господь Вышний... Дитя!.. Наконец-то я отыскал тебя!
– сказал он, задыхаясь.
Памва присвистнул.
– Ещё один Пелягриус?
– Кто вы?
– спросила девочка.
– Обождите, я ж вас помню, - сказал вдруг Памва.
– Вы давеча у шлагбаума с дежурным беседовали. Вы что, пролезли под Тёрном вслед за мной?
Человек в чёрном покачал головой.
– Да нет же! Ворота открыли. Сюда идёт воздушный корабль.
– Как всегда вовремя, - сказал Ян.
– А от нас вам чего надо?
– подозрительно спросил Памва.
– Имя мне Нартос, - последовал ответ.
– Меньше, чем никто.
– Хорошо, про вас мы поняли, - перебил его Памва.
– Вы на вопрос мой ответьте, пжалста.
– Дерзкий юноша, - сказал человек, взглянув на него с улыбкой. Затем он перевёл взгляд на Яна, который стоял, вцепившись Памве в плечо, и внимательно вслушивался в их разговор.
– О, Боже...
– сказал человек в чёрном, слегка переменившись в лице.
– Отец этого дитяти... Я присутствовал при его смерти.
Девочка шагнула вперёд.
– Вы знаете моего отца?
– спросила она.
Человек в чёрном кивнул.
– Да...знал когда-то, - сказал он чуть отрывисто.
– Шаманы Топи указали мне на его душу. На берегах Рудицы, у железных скал.. Двенадцать лет... Но теперь душа его успокоится. Алаис. Алаис было его имя. Боже, прости мне грехи мои!
Лемар - Начало легенды
На четвёртый день карантина в Лемар прибыл воздушный корабль с грузом противочумной сыворотки. Он шёл низко над городом, едва не касаясь подбрюшьем черепичных крыш, лопасти мощных винтов месили воздух, вздымая над улицами тучи снеговой пыли. Тень его веретенообразной туши скользила по мостовым и стенам зданий, от гула двигателей позванивали стёкла в окнах домов. Наконец, миновав замчище, корабль остановился и завис над площадью у городских ворот. Там было столпотворение. Сквозь толпу, отчаянно сигналя, пробирались санитарные машины. Над круглыми брезентовыми палатками, развёрнутыми на камнях брусчатки, развевались белые полотнища на длинных шестах. У палаток уже выстроились внушительные очереди. Солдаты санитарного отряда - в защитных униформах, но уже без чумных масок - следили за порядком, чтобы в толпе не случилось давки или потасовки.
– Спокойно, граждане, спокойно, не создавайте толчеи!
– зычно кричал офицер в полевом кителе.
– Сыворотки хватит на всех!..
Памва первый заметил у городских ворот невысокую русоволосую девушку лет двадцати, одетую в мужской полушубок, который был ей великоват.
– Да вот она!
– крикнул Памва.
Он запрыгал и замахал руками.
– Лита! Лита! Мы тут!
Она остановилась, высматривая их в толпе народу.
– Ян!
– тихо выдохнула она.
– Ян, маленький мой!..
– Лита, - сказал он, потянувшись к ней.
Они обнялись и замерли в молчании, не обращая внимания на царившие вокруг шум и суету. Нара и Памва тихо перешёптывались, стоя в сторонке. Человек в чёрных одеждах, давеча назвавший себя первым из грешников, тоже помалкивал, не смея нарушить этот, как он бы выразился, "безмолвный диалог". Молчание, впрочем, длилось недолго.
– Как жизнь, старушенция?
– спросил Ян, коснувшись её щеки.
– Замуж ещё не вышла?
– Можешь уточнить, за кого?
– в тон ему ответила Лита.