Тщеславие
Шрифт:
«Ты ж мусульманин, тебе не плевать на православное проклятие»? — удивились одни. «Материнское проклятие страшная вещь», — покачивали головами другие.
— Страшно… так страшно… — глядя в пустоту, произнёс Ктарат, но никто его особо не слушал.
«По всему выходит, у меня вообще нет никакой серьёзной причины получать приз… — подумал Димка. — Спасти собаку от рака, а себя от проклятия — это причина»… Димке стало жаль Марата. Так жаль, что даже слёзы на глаза навернулись. Ужасно жаль этого неказистого моргалыцика. Жаль и стыдно за собственную ненависть к нему. Стыдно за презрение к его внешности и убеждениям, к его диссертации и литературному кружку «Поплавок». И остальных стало жаль. И собравшихся молодых литераторов
Тем временем сказочник разговаривал сам с собой:
— Что же делать… деньги всем нужны… что же делать… Я дам! — вдруг воскликнул он, додумавшись до чего-то. — Возьмите! — вытащил из кармана несколько смятых десяток. — Возьмите! Возьмите! — Сказочник почти плакал. Он вытащил ещё какую-то купюру и протянул всё молодым литераторам. Сказочник не хотел никого обидеть, не хотел что-то продемонстрировать, ему просто стало очень грустно и тоскливо от страданий, которые испытывали люди вокруг. Он захотел помочь, ну хоть как-то… Сказочник протягивал деньги каждому, все отказывались, дошло до Марата.
— Не нужны мне твои подачки! — измученно заголосил Марат и вдруг вцепился зубами в дающую руку. Свалка началась невообразимая. Несколько молодых литераторов пытались разжать Маратовы челюсти, другие — высвободить руку сказочника. Читинская поэтесса бухнулась в обморок, а романистка из Тёплого Стана просто улизнула за дверь. Сказочник врезал Марату по лицу. Тщетно, Марат вцепился, как бультерьер. Кто-то гоготал, Яша-Илья замер с ножом в руке и, казалось, думает: что отсечь — палец сказочника или голову Марата. Саша-поэт кричал: «Ну не надо, пожалуйста, не надо!» Весь этот кошмар продлился несколько секунд, не больше. Димка схватил со стола бутылку «Столичной» и заехал со всей дури Марату по башке.
Когда в конце перестройки в Тбилиси начались беспорядки, внук дедовского однополчанина Эмзари участвовал в демонстрациях. Для драк с милицией использовались бутылки из-под шампанского — они, в отличие от водочных бутылок, от ударов не разбивались и выполняли роль бит. Возможно, головы тбилисских ментов были покрепче, а может, стекло для «Столичной» стали лить потолще, но только бутылка отскочила от плоского затылка Марата, чуть не вывихнув Димке запястье, и осталась целёхонькая. Глаза татарского интеллигента вздулись и опали. Содержимое головы от удара не вылетело через них, а удержалось в черепе. Марат замер, а затем повалился на пол мешком картошки. Рядом упало что-то маленькое. Мизинец сказочника.
Сказочник неожиданно ловко наложил себе жгут.
— Где научился? — спросил Димка.
— Когда Ичкерию зачищали… уффф ёлки-палки… — буркнул сказочник, шипя от боли. Он никогда не говорил, что воевал, и теперь не стал развивать эту тему. Поднять палец с пола не решались. Скакали вокруг него, кричали «не наступи, не наступи!», а прикоснуться боялись. Сказочник сам положил мизинец в прозрачный файлик, из которого вытряхнули подборку чьих-то пьес. Очнувшийся Марат сидел в углу, вытирая с губ кровь сказочника, тогда как на его плоском затылке волосы набухли от его собственной крови. Стали звонить в «скорую». По телефону сообщили, что свободных бригад нет и врачи смогут приехать не раньше, чем через часа два-три. Пришлось сообщить Людмиле Степановне. Она побелела лицом, но организаторских способностей не утратила. Маршал-попечитель с водителем, как назло, уехал. Оставался старый «жигуль», принадлежащий полосатому ларёчнику из седьмой. Ларёчник к тому моменту уже раздавил полбутылки коньяка и за руль сесть не мог. Кто умеет водить? Оказалось, что только сказочник и умеет, но, во-первых, он без пальца, а во-вторых, поддатый.
Димка успел только
— У меня права есть… — сказал он, не успев как следует подумать. Позже Димка признавался, что поразмысли он тогда хорошенько — ни за что бы не высунулся.
— С собой? — спросили Димку.
— Вот.
Тут до Димки дошло, что на правах указано его настоящее имя, и он показал документ лишь издали. Впрочем, никто не вглядывался. На ларёчника поднажали, и тот согласился пустить Димку за руль с условием, что сам сядет рядом.
Провожали всей толпой. Людмила Степановна, квохча и охая, разместилась сзади. Она колебалась, решая, с кем сесть рядом: с кусачим Маратом или с обкусанным сказочником. Села в итоге посередине.
Ларёчник сам повернул ключ зажигания, сам снял с ручника.
«Снять с ручника, посмотреть в зеркальце заднего вида, рычаг переключения скоростей на первую, сцепление легонько отпускаешь, газ нажимаешь… — говорил в Димкиной голове голос инструктора. — А, ну да, с ручника уже сняли». Двигатель заревел, корпус автомобиля дёрнулся несколько раз, и «жигуль» рванулся вперёд.
Сцепление мнэ нэ сожги! — завопил ларёчник, закурил и тут же выбросил сигарету. Видела бы Юлька.
В пути Димка несколько раз не замечал красный сигнал светофора, то и дело путал газ с тормозом. Заглох в левой полосе на Кутузовском, подрезал «Хаммер» на Третьем кольце. «Ты что, только с гор спустился?! Куда гонишь?! Тихо ехай! — орал ларёчник. — Водишь, как чурка!»
Димка орал в ответ, что не надо на него орать, а то он щас вообще врежется. Димка очень стеснялся своего плохого вождения не только перед пассажирами, но и перед всеми остальными водителями на дороге. Улыбался виновато, пробовал шутить. Ларёчник время от времени хватал руль, порывался дёрнуть ручник, скурил всю пачку и грыз волосы, растущие на тыльных сторонах собственных ладоней. Под конец пути он так вымотался, что просто откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Вопреки всему, примерно минут через сорок «жигуль» подкатил к больнице, которую посоветовали в «скорой». Здесь и пальцы на место пришивают, и головы бинтуют.
Приехавших ждал сюрприз — оказалось, что ни у сказочника, ни у Марата нет при себе страховых медицинских полисов, из-за чего их отказались лечить бесплатно. Людмила Степановна устроила было скандал, тщетно. Начали рыться но карманам. У сказочника обнаружилось шестьсот тридцать рублей с копейками, у Димки — двести пятьдесят, у Марата ничего не обнаружилось. Людмила Степановна, подумав, вынула из кошелька две тысячи. Димка сбегал к машине, в которой остался ларёчник, и тот неожиданно пожертвовал тысячу. Вынул купюру из кармашка в откидной заслонке от солнца и бросил, как игрок карту.
Тряся деньгами и ненавязчиво угрожая мировым скандалом в случае отказа помочь, Людмила Степановна уломала принять пострадавших на лечение. Часа через полтора сообщили, что мизинец приделан на место, а на голову Марата наложен шов. Оба жить будут.
Глубоко за полночь, оставив сказочника и Марата в больнице, Димка, ларёчник и Людмила Павловна вернулись в «Полянку». Обратно вёл ларёчник. Людмила Степановна очень волновалась за репутацию конкурса. Что скажут о литературном собрании, на котором участникам откусывают мелкие конечности, а головы пробивают бутылками. А что, если в следующий раз кто-нибудь лишится уже не мизинчика, а целой руки? Отвратительная, скандальнейшая история, непоправимо порочащая святое для русского писателя место. Вернувшись в «Полянку», Людмила Степановна протрубила общий сбор и настоятельно попросила о случившемся молчать. Произнеся речь перед умолкшими молодыми литераторами, Людмила Степановна забрала недопитую бутылку, которой Димка треснул Марата, и заперлась в своём номере.