Тучи на рассвете (роман, повести)
Шрифт:
… И вот Ван Гун и Пан Чак в Содаймуне.
Ван Гун спокойно идет по тюремному двору. Да, отсюда не убежать. Он не думает о смерти, хотя хорошо знает, что ждет его. У Такагава с ним старые счеты. Трижды Ван Гун оставлял в дураках эту полицейскую собаку. Теперь надо подумать о том, как лучше использовать свои силы в последний раз. Да, это последний бой.
И прожитое предстало перед ним, будто он взглянул на картину, где был нарисован весь его жизненный путь.
Тысяча девятьсот седьмой год. Он еще совсем юноша. Ему непонятно, почему распускают корейскую армию. И когда пхеньянские рабочие вышла на улицы
Потом японские войска разгоняли народ. Выскочивший откуда-то самурай стал бить его толстой бамбуковой палкой. Он прикрывался руками, а японец бил с остервенением. И еще один подбежал с палкой. Тогда Ван Гун увидел, что жалости в них нет и сердца тоже нет, и побежал, хотя бежать было трудно, потому что его качало во все стороны. Он заскочил в какой-то двор, а японцы побоялись туда забежать, потому что их было всего двое.
В маленьком дворике никого не оказалось, и он спрятался за куст сирени. Потом увидел старуху, которая, казалось, его не заметила и заперла калитку. Она подошла к кусту и сказала:
— Вон там стоит бочка с водой, можешь обмыть кровь на руках. И лицо вымой, оно тоже в крови. А с рубашки кровь я сама отстираю, ты сними ее.
Рубашку она сушила не во дворе, а в комнате. Она сказала:
— Если тебе негде спать, я дам тебе циновку. И если боишься идти, оставайся…
… Впервые Ван Гун был арестован после того, как кровавый генерал Терауци разгромил восстание пхеньянцев. Тогда Ван Гун узнал, что такое японская тюрьма, что такое пытки. С тех пор его тело в рубцах и шрамах. Его кости переломаны в пяти местах. И все же он выжил. Выжил и бежал после трех лет заключения.
Теперь он снова на тюремном дворе. В который раз?..
Ван Гун идет по двору Содаймуна. Позади молодой Пан Чак.
Как он будет вести себя? Он вырос и воспитан в партизанском отряде, но… Содаймун… Хватит ли сил и выдержки?
В узком, ярко освещенном коридоре с них сняли кандалы. Загремел засов, дважды щелкнул со звоном замок. Медленно отворилась внутрь камеры тяжелая дверь. Без единого звука тюремщик подтолкнул Ван Гуна. Тот взглянул на Пан Чака.
Пан Чак понял этот взгляд. Он выпрямился, расправил плечи, поднял голову.
Вот так, хорошо, теперь Ван Гун спокоен. Он шагнул через порог.
Дверь закрылась, дважды щелкнул замок: «дзинь-дзинь». Ван Гун прильнул щекой к двери, прислушался: не посадят ли Пан Чака рядом.
Пан Чака долго вели по коридорам. Несколько раз сворачивали то вправо, то влево. Он шел мимо бесконечных рядов чугунных дверей с закрытыми глазками. Его сопровождали два тюремщика, и это шествие на всем пути безучастно встречали и провожали глазами коридорные стражи. Наконец тюремщики остановились. На двери большой, четко выведенный номер — триста двадцать шесть. Уже знакомый звон замка: «дзинь-дзинь».
Пан Чак вошел.
Пустой каменный ящик. Два шага в длину, два в ширину. На низком потолке маленькая лампочка, опутанная толстой металлической сеткой. Окошко под самым потолком с двумя решетками — снаружи и внутри. Если просунуть всю руку сквозь первую решетку, пальцы не дотянутся до второй.
Пан Чак стоит посреди камеры. Серые каменные стены, такой же пол.
Кто сидел в этой камере? Сколько страданий видели ее стены? Как неожиданно он сам оказался здесь! Нет, он ни в чем не может себя упрекнуть. Все было продумано и подготовлено. Он ждал Ван Гуна в горах, где никто не мог их увидеть. На фабричный двор въехали, ни у кого не вызвав подозрения. Когда разгружали пеньку, уже было темно. Все три грузчика — надежные люди, никто из них не мог выдать. А на совещании были только революционеры.
Пан Чак мысленно останавливается на каждом из них и твердо решает: «Нет, все это верные друзья».
Значит, он не ошибается. Значит, это она, змееныш! Она ходила к собаке Чер Яку. Зачем? Чер Як не упустит случая завербовать еще одного шпика, — значит, он и ей предложил шпионить. А она ничего об этом не сказала. Значит, продалась. Такая молодая и такая подлая!
Пан Чак ходит по камере. Из угла в угол, по диагонали. Два шага — в одну сторону, два — в другую.
Но откуда она узнала о собрании? Видимо, случайно. Сидела под навесом и дожидалась его, спрятавшись в пеньке. И тут же побежала к Чер Яку. Он велел ей вернуться и наблюдать, а сам вызвал полицию… Но как же она незамеченной вернулась? Да и к Чер Яку она не могла сбегать незаметно. Ведь за час до собрания он велел товарищам следить за навесом. Но как же она попала туда? Ничего нельзя понять… А какие у нее добрые, ласковые глаза! И вся она такая робкая, доверчивая, беззащитная на вид…
Пан Чак ходит по камере вдоль стен. Два шага — поворот, два шага — поворот.
А зачем здесь вторая дверь? В соседнюю камеру, что ли? Только сейчас он заметил эту дверь, узкую, как доска.
Кто-то остановился в коридоре, в глазке мелькнуло лицо. Звук вставляемого в замочную скважину ключа, потом знакомое — «дзинь-дзинь». На пороге Чо Ден Ок.
Пан Чак стоит у стены.
— Как чувствует себя господин Пан Чак? Как идет торговля у маньчжурского рыбопромышленника?
Пан Чаку захотелось ударить по этому лицу или плюнуть в него.
Он не ударил и не плюнул. Он ничего не ответил и больше не смотрел на Чо Ден Ока. Он не будет замечать ни его, ни других палачей.
Чо Ден Ок перестал улыбаться, хорошее настроение покинуло его. Он прикрыл за собой дверь, поправил на ремне маузер в большой деревянной кобуре.
— Я пришел сообщить тебе, — продолжал он, — что мы не считаем тебя главным преступником, хотя ты занимался антияпонской пропагандой. Мы хорошо знаем: тебя подстрекал к этому Ван Гун, человек неизвестной профессии, который сбил с пути многих честных рабочих.
Пан Чак внимательно осматривал потолок, а Чо Ден Ок говорил так, будто ему безразлично, слушают его или нет.
— Ты должен ответить всего на три вопроса. Если ты будешь благоразумен и ответишь на них, тебя сейчас же освободят. Первый вопрос: из кого состоит организация на фабрике? Второй вопрос: кто руководит коммунистами в Пусане? Третий вопрос: как попал на фабрику Ван Гун?
Пан Чак молчал. Он даже отвернулся.
— Мы так и думали, господин Пан Чак, — весело заговорил Чо Ден Ок. — Мы предвидели, что тебе трудно будет сразу ответить. Но мы можем подождать. Мы можем ждать три дня: на каждый вопрос — день. За это время ты успеешь хорошо подумать. Только, пожалуйста, не забудь, что ты находишься в Содаймуне. Здесь деловые люди. Нам некогда. Мы не сможем уделять тебе много внимания.