Тульский – Токарев (Том 1)
Шрифт:
— И я надеюсь…
— Так вот: если Бест и ЧирканИ узнают, что я сам тебе об этом эпизоде рассказал — то поверят, что я их сдал. А я их не сдавал.
— Я знаю.
— Не финки боюсь — у меня репутация…
— У меня — тоже.
— Поэтому и рассказал. Василий Павлович задумался, походил туда-сюда по набережной, наконец сказал:
— Кое-что я припоминаю о тех шахматах… Дело там действительно было гнилое… Дай-ка мне чуть подумать, бумажки поднять… Считай, что я тебе поверил. Но… Но даже если я и установлю, сам еще не знаю — как, убийцу, то… Тебе ведь о нем сказать, это — как его же и кончить… Зарежете ведь…
— Зарежем, — голос Варшавы прозвучал глухо, но твердо.
Токарев вздохнул и развел руками:
— За откровенность спасибо, но тут я вам не помощник.
Глаза вора вспыхнули:
— Ну, а девку-то безвинную он на небо… Как с этим?
Токарев чуть отвел взгляд:
— Я тебе вот что скажу: День милиции действительно был. Сам знаешь — мои приехали на место происшествия невменяемыми. К тому же — они молодые, им — все ясно. Посему — общее мнение: Проблема на девку напал, а она успела защититься, чем могла, а могла и заостренной арматуриной, которая там от ремонта осталась…
— Василь Палыч, ну — бред же!..
Начальник ОУРа хмуро кивнул:
— Ну, бред… А если я докажу, не знаю как, что это — бред, то на районе повиснут два трупа, притом — вечно «глухих»… Так что менять я ничего не буду. Юридически — Курлисов совершил покушение на разбойное нападение, при этом был убит гражданкой Гороват.
— Которую он же потом и убил?
— Ну… доубил… На бумаге все сходится.
— Ага, — язвительно ухмыльнулся вор. — Шито-крыто!
Токарев прищурился:
— Откуда это у тебя такая гражданская позиция — ментов мухлежом попрекать?
Варшава сморщился, как от внутренней боли:
— Я не попрекаю… Но мокродел этот — не из блатных…
— Может, спортсмен?
— Нет.
— Это почему? — заинтересовался такой убежденностью начальник ОУРа.
— Когда мы говорим: «валим!», то — режем. А когда спортсмены говорят: «валим!» то — сваливают. [16] Они еще духа не набрались.
Токарев выслушал аргументацию внимательно, но скепсиса своего не скрыл:
16
Имеется ввиду, что не убивают, а убегают, уходят от конфликта.
— Не спортсмен, не блатной… Стало быть — маньяк-оборотень? Где-то я уже слышал что-то подобное… И — не раз.
— He язви.
— Кто из нас — «особо опасный»? Тебе и видней, — отшутился Василий Павлович и тут же добавил, уже серьезно: — И приметы — честно говоря, слабенькие.
Вор, словно вспоминая убийцу, медленно кивнул:
— Приметы… да… он весь такой — обычный… Вот только… он знаешь — без эмоций… даже когда злился… не знаю, как объяснить…
Токарев несколько раздраженно махнул рукой:
— И глаза, как у слепого, — алюминиевые… Слышал!
Варшава, будто его и не перебивали, также медленно добавил:
— Я его в харю знаю.
— Найдешь — мне скажешь?
— Сам не сдюжу — скажу.
— Вот и поговорили, — заключил начальник ОУРа. — Ладно, давай перемозгуем. Через недельку позвони мне сам, без посредников. Кстати, а откуда ты Тульского знаешь?
Вор прищурился и впервые за весь этот напряженный разговор по-доброму улыбнулся:
— А может, это он меня знает?
— Не надо, Варшава! Молод он.
Варшава посмотрел на Токарева серьезно и сказал, будто слово честное дал:
— Ты не думай, парень будет вашинских кровей!
— Да знаю я! — успокоил его Василий Павлович. — В бой все время рвется!
Вор и не заметил, как «продал» себя ласковой гордостью интонации:
— Ишь ты!.. Это хорошо… Мать его я знавал… но то было на Пасху. Не бери в голову…
Токарев же все нюансы тона ловил профессионально, однако удивление свое скрыл, переведя разговор на еще одно очень важное для обоих направление:
— Как ты понимаешь, мое руководство тоже не будет в ладоши хлопать, если донесут о наших беседах…
Варшава понимающе кивнул, однако от вопроса не удержался:
— А что в нашем разговоре дурного?
— Ничего. Просто соображаем, как найти человека, которого, если ты не сможешь убить, то я попробую посадить. А так-то все нормально…
Крыть вору было нечем, и он лишь головой покачал:
— Жесткий ты человек, Токарев.
— Можно подумать, что ты — приятный, как шелк, — немедленно парировал Василий Павлович.
Похмыкали, пощурились друг на дружку, ежась на холодном ветру — разговор-то их длился почти час, а на дворе не лето стояло.
— Ну, бывай!
— До встречи!
Они разошлись, и руки снова не жали друг другу. Но буквально через секунду Токарев снова окликнул Варшаву:
— Май!
— Оу?
— А ведь мы с тобой уже седые!
— Сила не в цвете, а в сухожилиях, — назидательно ответил вор.
Когда Василий Павлович уже перебегал по диагонали набережную, то услышал гулкое и знакомое:
— Эй, Токарев, я тебя не бою-юсь!
— Конспиратор! — рассмеялся начальник розыска и пошел в 16-е отделение.
У входа в это историческое здание, в котором жил некогда сам Шмидт, участковый Мтишашвили комментировал действия некоего, судя по всему, задержанного гражданина, пытавшегося открыть дверь совсем не в ту сторону, куда она вообще-то открывалась:
— Сильнее можешь?
Гражданин пробовал сильнее, но «пещера Али-бабы» не открывалась.
— Еще разок попробуй!.. Ну… Я за тебя врата в рай открывать не буду… Ну… Вах! Никакая мысль тебе в голову не идет, да? Тогда попробуй рогами и с разбегу!