Туман войны
Шрифт:
— Понял тебя, Стрекоза. — Блин, да что ж это за неделя-то такая выдалась. — Возьми раненого и двоих наших.
— Понял. Троих возьму. Подлетное время — двадцать минут.
— Ждем. Не свались по дороге…
Обернувшись к бойцам, я окинул взглядом все мое воинство. Ребята были на пределе, израсходовав второе, третье и даже десятое дыхание. Да и я сам представлял собой, наверное, зрелище более чем жалкое: измочаленная одежда, грязь и травяной сок по всему телу. Короче, приходите и берите нас тепленькими.
— Дуга, Славка, Симон — идете со мной. Лис, на тебе Батя и этот жирдяй-побегунчик. Мне некого больше отправить, боец, не серчай.
Радист посмотрел
С севера, чадя дымным шлейфом, приближался надсадно воющий движком вертолет. Это был американский «ирокез» без опознавательных знаков и какого бы то ни было бортового вооружения. Я запалил дымовую шашку, чтобы обозначить нашу позицию. Вертушка зависла метрах в двадцати над скалой и сбросила с обоих бортов тросы и корзинку для раненого. Когда я привязывал Серебрянникова к хромированной корзине, он неожиданно пришел в себя и что-то прошептал. Я наклонился к самому его лицу, но ничего расслышать не получилось. Я ободряюще похлопал его по руке и подал сигнал на подъем. Остальные поднялись на борт без видимых усилий, даже Пако шустро перебирал конечностями, предвидя скорую безопасность и, возможно, повышение по службе.
Вертушка развернулась носом на юго-восток и, чуть вихляя, стала удаляться, набирая скорость. Я обернулся к оставшимся бойцам и хрипло проговорил:
— Фора по времени у нас минут пятьдесят, может, чуть больше. Погонятся за вертушкой или нет, для нас не имеет значения, район будут шерстить плотно, раз идет войсковая операция. Наша задача — выйти за пределы оцепленного района в направлении северо-северо-восток. Там болота, и есть вероятность, что не все выходы оттуда перекрыты. Пойдем быстро, привала в ближайшие десять часов не ждите. Принять стимуляторы. Задача ясна?
В выборе я не прогадал: три пары глаз смотрели на меня с усталым безразличием, но без отчаяния. Никто не проронил ни слова, ответом на мой вопрос были только еле уловимые кивки. Построившись в походную колонну, группа перешла на волчий шаг и вскоре вышла на звериную тропу, ведущую к болотам.
Планета Гелион. Первый день первого месяца года 5690 от окончания Передела, 12:38 по местному времени (соответствует примерно 06:00 10 февраля 1990 года по земному летоисчислению). Понт Эвксинский, дворец Гелиофор — главная резиденция правителя острова Эвксин. Митридат II Бессмертный.
…Ему снова виделся тот же сон, вернее даже греза, когда бодрствуешь, но настоящее не занимает тебя так, как произошедшее много лет тому назад. В этом сне отец, сильный и красивый, в окружении гвардейцев и высших офицеров замер у командно-штабной машины, а перед ними на портативном планшете пляшет во всполохах помех тактическая карта восточного побережья. Аккадцы уже высадились, их винтокрылые коптеры и боевые авионики утюжат форты понтийского укрепрайона. Эвксинские войска повсеместно гибнут, даже на пути их отступления точно работает аккадская артиллерия, сжигая технику и людей смертоносным дыханием плазменного всепроникающего огня. Днем ранее исчез в вихре коричневой чумы прекрасный Понт Эвксинский, мать Митридата и троих его братьев болезнь пожрала за считанные часы.
Самого Митридата спас раб-ромуланец, воспитывавший его с раннего детства. Рослый и умелый воин, Луций, попав в рабство к аккадцам, был
Дальнейшее он помнил смутно: вот упавший, потерявший человеческий облик Луций вталкивает его в открывшуюся дверь потайного хода, вот незнакомые воины с эмблемами «Вечного пламени» — личные телохранители отца — срезают с него изъеденную наномехами броню, приклеивая к коже, покрывшейся коричневой коркой нарывов, оранжевые блоки медицинских анализаторов. Потом — забытье, и вот он уже видит озабоченное лицо отца, который, вполоборота бросив что-то стратегу Хавларию, быстрым шагом идет к нему. Митридат не мог сказать ни единого слова из-за трубок во рту, но отец успокаивающе приложил палец к губам и сам начал говорить:
— Сын, мы с тобой остались вдвоем. Твои мать и братья погибли, мы не смогли пробиться в столицу вовремя и спасти всех вас. Ты болен, и болезнь эта неизлечима. Пока неизлечима. Нужно выжить, сын. Я верю, Арес не откажет тебе в праве на месть. Тебя отправят в катакомбы Малиариса, на север, а потом…
Потом был новый артудар, и Митридата спас только захлопнувшийся люк бронемашины. Отец сгорел в плазменном огне, как и последние из совета архонтов, командовавших остатками разгромленной в считанные часы армии маленького, утопающего теперь в огне пожаров Эвксина. Больше некому было отдавать приказы. Превозмогая боль, Митридат вырвал трубку изо рта и хриплым шепотом приказал растерянно глядевшему на него пилоту:
— В катакомбы. Нам еще нельзя умирать, солдат…
Очнувшись от воспоминаний, Бессмертный увидел величественный зал отстроенного заново Гелиофора, где все было восстановлено по старым чертежам и воспоминаниям самого царя. Три тысячи лет черного сна, похожего на смерть, и почти триста лет лишений и упорного труда… Сколько еще страданий и притворства, как долго еще терпеть этих надменных и лживых толстосумов из Конфедерации?.. Опустив взгляд, он увидел склонившегося в глубоком поклоне посла и окончательно сосредоточился на настоящем. Путь к мести был длинным, а шаги тяжелы…
— Мой повелитель, посланник александрийской колонии комес Калистрат прибыл для вручения личного послания от своего господина Феоктиста Александрийского, — к нему приблизился прислужник в синем камзоле, расшитом золотым позументом, мягко ступая по сияющему зеркальными отражениями купола тронной залы полу.
Царь любил выступающих с особым достоинством высоких и статных ромулан. Этот раб не был исключением: в традиционном камзоле, бриджах и высоких, с круто загнутыми кверху носами, сапогах без каблуков, он смотрелся очень величаво. Бронзовая маска на лице прислужника изображала полуулыбку, не вязавшуюся с черными бусинками глаз — фотоэлектронных умножителей. Белый кудрявый парик скрывал шевелюру, совершенно обезличивая ромуланина, отнимая даже толику индивидуальности.