Туман. Квест «Похититель Душ» 1
Шрифт:
Вот не люблю я диких орков и все. Грубые они, наглые — себя пупом земли считают. Бойцы, говорят, они хорошие и слово держат, но других существ считают ниже себя. Вот заключил ты с орком контракт на свою охрану, служит он у тебя год, удары на себя принимает, от смерти спасает, по дружески разговаривает, а контракт кончился и все — никакой дружбы, может ночью зарезать, ограбить и уйти. Для него это в порядке вещей. Поэтому этих воинов и нанимают с оглядкой. Вот и сейчас, высокий орк, под два метра ростом, с мощным плечами, чуть зеленоватой кожей, грубой и поросшей мелким жестким волосом, с тоской смотрел на окружающих его бойцов, понимая, что ничем хорошим для него это не кончиться. Неожиданно
— Здравствуй, Последний из рода.
Орк вскинул глаза:
— И тебе привет, непринадлежащий никому — голос грубый, слова произносятся с натугой и непонятным акцентом, видимо гортань не привыкла к таким звукосочетаниям.
Было заметно, что полуэльфу это не понравилось, губы превратились в две тонкие ниточки, пальцы побелели, стиснув поводья; взгляд стал острым как нож в спине. Еще бы, орки еще большие снобы, чем эльфы. Если эльфы хотя бы не отказывают в праве на существование другим расам, ревностно отстаивая свою перворожденность, то орки считаю себя избранным народом, которых Великий Отец поставил над всеми, ко «всем» относятся остальные разумные расы, отличающиеся от животных только умением разговаривать. Причем и темных орков за своих не считают. Это не мешает им наниматься и служить да еще получать за это деньги. Ну и с таким отношением к другим исчезают целыми родами. Вот и сейчас этот орк ответил оскорблением на вполне законный вопрос, поскольку он один, то логично было предположить, что он оставшийся последним представитель рода, не вошедший в другой и доживающий остаток длинной жизни. Если бы было не так, то их было бы минимум трое. В ответ он обидел эльфа, сказав, что он не относиться ни к одному из разумных существ. А ведь так мог бы жить, эльф не настроен был убивать его.
Все это я думал глядя, на валяющуюся груду мяса под ногами тип с фиолетовым глазами, который как раз сейчас писал на неё, записывая себе в кровники всех орков этого рода.
В это время приволокли купца и какого то паренька, избитого то такой степени, что мне вспоминались английские бифштексы. С кровью.
Что интересно, о парне разговор не шел, обнявшись с командиром, тот где-то потерялся, а восстанавливать справедливость начали за мой счет.
— Э, дарагой? Зачэм так шютишь? Я чэстно иё у тэбя купыл!
— Так все-таки купил? — нехорошо ощерился седоусый.
Полуэльф равнодушно смотрел в облака, его два десятка с нехорошими улыбками сжимались в тугое кольцо. Глаза купца забегали:
— Слющай, шютка, да! — и натужно рассмеялся.
Что меня всегда поражало, без игры на публику, на своих соотечественников большинство народа ничего из себя не представляет. Легко принять смерть на глазах изумленных зрителей, красиво погибнуть, прерывающимся голосом шепча последние слова. Или кинутся на сонм вооруженных врагов с одним кинжалом, рыча как берсерк. Но если предстоит простая смерть, о которой никто и не узнает, весь героизм может пропасть. Проявлять героизм в такой ситуации может действительно только герой, извините за тавтологию.
Купец не был таким героем.
Я стоял, боясь дальнейших разборок, а ну как этот урод сумеет их убедить в том что я и правду продал девочку. Возможно у полуэльфа его глупые предрассудки по работорговле распространяются и на таких как я. Дело близилось к развязке, растрепанного и потерявшего весь лоск хорезмца, подтащили к дереву. Тот ужом крутился в руках конников эльфийской помеси, и вопил на своем языке. Сноровисто спеленав его обрывками его же одежды, ему накинули петлю на голову. После чего вполоборота наблюдающий за этим мелкий начальник из отряда, тронул пятками бока лошади. Веревка натянулась, вопли прекратились, только дурно пахнущее тело немного поизвивалось под дружный гогот собравшихся. Да уж, сразу видно, что работорговцев здесь не очень любят. После этого занялись остальными выжившими, как мне казалось, пошла элементарная зачистка, чтобы не оставлять свидетелей рейда на чужой земле. Команда трофейщиков шустро штырила по телегам и вещам потерпевших. Я же стоял не зная что делать дальше. Весь в холодном поту я отступил в сторону, беспомощно держа ребенка в руках и не зная, за что хвататься. То ли мне стоит линять, пока на меня не обращают особого внимания, то ли стоит оставаться на месте. В первом случае я автоматически превращаюсь в дичь, во врага, а как здесь поступают с врагами — я видел. Во втором случае, есть шанс уцелеть, все таки прикрываясь мной, они развесили для просушки эту кучку на дереве. Бросив думать, я направился к вещам, лежавшим небрежными кучками, там где их осматривали.
Ловя спиной внимательные взгляды, я обошел несколько телег, ища свое. Наконец увидев детские шмотки, я остановился. Кому бы дать ребенка подержать? Внимательно наблюдавший за мной седоусый, подошел и грубовато сказал:
— Собери давай по быстрому се, что понадобиться…
Стараясь сдержать дрожь в руках, я в беспорядке набивал в подвернувшийся вещмешок какие-то тряпки, еду, что то еще, старательно обходя мало-мальски ценные предметы. Наконец я выпрямился и со вздозом завязал горловину вещмешка. Старый солдат, отдал мне ребенка и жестом отправил к моему транспортному средству.
Мы выезжали с места грабежа обоза. Мертвые валялись на дороге, кони старательно обходили их. Разоренные телеги стояли рядком, без лошадей, только в одной из них оставалась неразделанная конина, убитая чей-то стрелой. Те кто выжил при нападении, были с выдумкой развешены на огромном дереве, как мне сказали мэллорне (как правильно писать не знаю, написал так как сказал эльф).
Покачиваясь в седле вместе с остальными, я тихонько улыбался. Настроение у окружающих меня бойцов было хорошее, у меня тоже, ребенок привычно устрое в заплечной котомке, так, что только голова высовывается наружу. Из пограничной зоны мы выехали, седоусый, пристроившийся ко мне, что то негромко рассказывал, по моему, расписывая все прелести своего города, а я невпопад кивал.
Как все-таки удачно получилось с этими вояками! Рояль в кустах, скажете Вы? Да и наплевать! Главное, что я сумел им воспользоваться.
Если кто-то попытается найти здесь мораль, обосновать, осудить или оправдать мои действия — пусть идет в жопу. Если я сам себя не понимаю, то как кто-то может судить за меня и копаться в моих чувствах и мыслях. Психологи, блин, мать Вашу за ногу, фрейды с юнгами.
Понемногу я начал участвовать в разговоре:
— А зачем он эльфа оскорбил? — тихонько спросил я у седоусого.
Тот хмыкнул:
— Рассчитывал, что за такое, его пытать будут, да и убивать по всем правилам хорошего тона да в соответствии с высоким искусством, а это процедура очень долгая. За это время могла помощь местного барончика подоспеть и пусть не он, но его наниматель бы остался в живых. Он же видел, что бойцы в рейде на чужой территории, так что все его слова не были самодурством, а во всем присутствовал трезвый расчет.
Седоусый вздохнул и уже громко спросил меня, резко меняя тему разговора:
— А теперь куда?
— Не знаю, — улыбнулся я. — Мамка наша померла, одни мы с ней остались, в город какой-нибудь подадимся. Пока, правда, не знаю в какой.
— Эт правильно, одобрил мое решение Сван. — А то давай к нам в город! Там и жену себе подыщешь, а кормилицей я тебя обеспечу. У меня у племянницы двойня, а титьки — ВО! — он показал руками, что то похожее на два огромных арбуза, — так что и своих выкормит и твою выкормит.
Судя по безобидным подколкам зазвучавшим со всех сторон, тема была не новой, титьки свановой племянницы зазвучали в разных вариациях, на тему того, что мол не возьмет ли она в подкидыши кого-нибудь из здесь присутствующих воинов, поскольку ни один из них не откажется от такой кормилицы.