Туман. Квест «Похититель Душ» 1
Шрифт:
— Да на простынях крошки, вот плохо и спал… — замямлил я в растерянности.
— … особенно когда у этих крошек почасовая оплата, — лукаво закончила Герда и уставилась на меня, наблюдая как я ем, по бабьи подперев голову рукой.
Кусок в горло не лез, невольно я поймал себя на мысли, что разглядываю её с чувственными удовольствие, к тому же штаны неожиданно стали очень тесными. Наверно я покраснел, поскольку Герда засмеялась и неторопясь поплыла в сторону стойки, где как обычно хмурился Карло. Мне же пришлось посидеть за столом еще и после еды, что бы не смущать присутствующих. Как назло эта ведьма постоянно ходила передо мной, покачивая своим бюстом и такой походкой, что мысли вылетали нафиг.
С тех пор и повелось, даже когда жена у Карло выздоровела, то Герда по прежнему приходила «помогать»
Я просто поверить не мог, что она обратила внимание на меня и только потом до меня дошло, что немалую роль в этом сыграла и непоседа. Я не обращал особого внимания, пока не услышал разговор двух теток на улице. Оказалось, что ей уже за тридцать. Да и к сорока подбирается, а счастье Бог не дает. Мужик был, душа в душу жили, да помер. И детей не нажили вместе, хотя и пятнадцать лет вместе прожили. И что ей ведьме детей Единый не дает и не даст, поскольку явно ведьма, ведь лет уже кобыле под сраку, а все молодушку из себя корчит. Что это у нее и при том муже было, вся из себя выступала, так наверно за гордыню её все и достается. Что опять мужика себе не последнего ухватила, да и ухватила, небось, из-за ребенка. Больно уж о девочке мечтала, стерва этакая. И что простоволосая ходит или в шали дорогой, а не во вдовьей шапочке, как обществом и церковью положено. И что ведь ничего в ней нет, корова и корова с выменем, а нет ведь, дурманом мужикам глаза застилает, вот те на неё как придурочные и ведутся.
В общем обычный женский разговор, из которого если отбросить всю словесную шелуху, можно вытащить информацию. Герда, тридцать пять — тридцать девять лет, вдова, муж погиб, детей нет и не было. Красивая, ну это потому что, с такой злобой женщины говорят, только о красивой и удачливой, которой завидуют. Хочет счастья: женского, бабьего — кто как назовет. Во мне её привлек не я, весь такой из себя замечательный, а еще и Непоседа. Это меня только порадовало, дай бог, чтобы все сложилось, как я мечтаю.
Встречались мы месяца три, а потом я переехал от Карло к Герде.
Все были рады за меня. По крайней мере Сван прогудел что-то одобрительно-поучительное. Суонг подмигнул, а Вертер сказал:
— Ну что ж, ещё одним приличным дечи стало меньше…
Больше всех был недоволен Карло, ворча, что Герда поступила непорядочно, сведя такого хорошего постояльца, как я. Непоседа же была не просто рада, а горда. Горда тем, что у неё теперь как у всех, есть не только папа, пусть и самый лучший, но и мама.
3
Ветер утих, и дождь превратился в отвесную стену воды.
— Чего сидим? — в голове стрельнула мысль, — он же небось тоже не дурак. Воды не любит, а мы сидим здесь и страдаем.
Показалось что где-то зашумело и застыл стараясь не шевелиться. Скрип не повторялся и расслабился, вспоминая о том каким было начало моей работы.
— Что сегодня нового? — спросил я у дежурного, тщательно стряхивая с плаща остатки воды.
— Ничего, — флегматично пожал плечами Герман, тощий стражник, в котором превалировала людская кровь. Я был занят решением проблемы — куда бы пристроить свой плащ на просушку. У нас началась осень, очень тусклое время года, которое в нашей шараге любил один я, но сейчас моя любовь была подвергнута серьезному испытанию. Я промок до костей, ладно еще, что Герман поняв мое состояние, сунул мне в руки кружку с кипятком, в котором был заварен местный аналог чая. Гадость конечно, но на безрыбье, как говорится, и рыба раком станет. Поблагодарив его кивком головы я устроился поудобнее.
Говорят, что Герман любил ночные вахты из-за возможности не ночевать дома. Вполне возможно. Я всего один раз видел его жену и она произвела на меня неизгладимое впечатление. Она пьет и по пьяни обожает изливать свою душу знакомым мужчинам. Причем не дает сука, а динамит, храня верность своему мужу. Герман же не может получить разрешение на развод, пока не застукает её на любовнике. Она миловидная женщина, но когда пьяна — это ужас. Я сам однажды попал к ней в лапы. Герман ушел, а я оставался дежурным и не распознал опасность, когда скрипнула дверь. Все свободные от вахты моментально обнаружили себе дела и быстро слиняли. Я же, в силу своей тогдашней неопытности и долгой оторванности от женского пола, был вынужден почти всю ночь выслушивать её бредни, причем раза с четвертого поняв что мне ничего в плане переспать с ней не обломиться, а с шестого — что и на минет рассчитывать не стоит. Причем вначале я пытался в неё подливать еще горячительных напитков, рассчитывая, что она быстрее вырубиться, но вырубаться начал я. Эта же алкашка сидела и страдала, изливая мне свою душу. Сначала она заигрывала, потом жаловалась, потом истерила с морем слез. Раньше, чтобы трахнуть женщину — надо было её немного подпоить, а теперь, чтобы её трахнуть— надо не дать её нажраться. В общем я сдался и позорно сбежал от неё. Самое интересное, что по трезвяни, это милая и порядочная женщина, скромная и я бы использовал бы такое понятие, как интеллигентная, если бы оно здесь присутствовало. Я вышел якобы по делам и припустил изо всех сил в верхнюю часть башни, где и обнаружил весь коллектив, с любопытством уставившийся на меня. Здесь же сидел и Герман, я на мгновение смутился, а потом независимо прошел к столу на котором стоял кувшин со слабым пивом. Все молча провожали меня глазами.
— Получилось? — с непонятной надеждой спросил кто-то.
Я не смог его обмануть и огорченно мотнул головой. Все облегченно заулыбались, хотя кое кто огорченно матерился. Я стоял немного в недоумении, мне казалось, что меня сейчас будут бить и возможно ногами, а тут такое отношение. Именно тогда меня и просветил о непростых отношения в этой семье. А огорченные и улыбающиеся, это те, кто побился об заклад, получится у меня или нет. Не судьба. С тех пор я бегу от женщин, пытающихся излить душу, а тем более по пьяни, ну их нафиг. Бляди, они честнее, они берут деньги не за то, что спят с тобой, а за то, что несмотря на это не ебут тебе мозги. А то так переспишь с честной, потратишься на неё, не меньше, чем стоит проститутка, а то и больше, причем без гарантированного результата, а потом больше полночи выслушиваешь, что она не такая, что обстоятельства, что мужа любит… Мне вот одно непонятно, если любит, что ж тогда изменяет? Или это от любви большой так делается? Боюсь я порядочных женщин, слишком дорого обходятся.
Ночь выдалась относительно спокойной, никто не беспокоил не дергал. Вымокшие до нити патрули возвращались, чтобы выпить чего-нибудь горячего, немного обсохнуть и снова выйти на маршрут. Старший стражи даже начал расслабляться с кувшином вина, притащенного им ввиду мерзостной погоды. Моя роль заключалась в том, чтобы писать под его диктовку в случае необходимости, наверное вы догадались, что допросчиком здесь называли обычного писаря, записывающего ту ахинею, которую врут люди в таких заведениях. Однако старший в моей смене, нажирался с завидной регулярностью, так что нам пришлось часть функций распределить между собой. А как бы вы хотели? Мы ведь, чай, не регулярные войска, это там сплошная дисциплина и т. д. и т. п. У нас же во главу угла всегда ставилась взаимовыручка — я прикрою тебя, а ты меня. Нормально. А пьяный старший страж, лучше трезвого и злого, тем более, что их назначают из замка. Не все смены были такими, многие считались и вполне «нормальными», а нас считали взяточниками и проходимцами. Все это правда, если бы не одно но. Во время наших дежурств не случалось ничего такого, за что могли бы надавать по головам, поэтому и соглашались с такими сменами. А то что в нашу смену тише было, так это правда. Я до сих пор помню, то время, когда я только что устроился и мы решали этот вопрос…
— Эй служивый, купи чё нибудь у бедняка! Ты не обеднеешь, а я все на выпивку заработаю…
Тощий оборванец, с такой перхотью, что вызывал инстинктивное отвращение сунулся мне прямо под ноги. Я еще не привык к своему статусу служащего, поэтому и не подарил ему пендаль. Дыша старым перегаром, вонючей пастью, в которой явно что-то стухло и застарелой грязью, он лез ко мне все ближе и ближе, расхваливая свой товар. Я отстранялся назад с явной брезгливостью, невольно поймав себя на мысли, что сам был точно таким же.