Туман
Шрифт:
Эухения держала его на голодном пайке — смотри, но не больше, — разжигая в нем аппетит. Однажды он сказал:
– Мне очень хочется сочинить стихи о твоих глазах! И она ответила:
– Сочиняй!
– Но для этого, — добавил он, — мне нужно, чтобы ты поиграла на пианино. Слушая твою игру, я буду вдохновляться.
– По ты же знаешь, Аугусто, с тех пор как твоя щедрость позволила мне бросить уроки, я больше не садилась за пианино. Я его ненавижу. Сколько я с ним намучилась!
– Все равно, Эухения, сыграй, чтобы я мог сочинить стихи.
– Хорошо, это в последний раз!
Эухения села играть, и под ее аккомпанемент Аугусто написал стихи:
Моя душа блуждала вдалеке от тела в туманах непроглядных чистой мысли, затерянная в отголосках сладких звуков, рожденных, говорят, в небесных сферах; а тело одинокое без жизни покоилось печально на земле. Рожденные, чтоб вместе жизнь пройти, они не жили, ибо тело было лишь плотью бренной, а душа — лишь духом, они искали встречи, о Эухения! Но вот твои глаза, как родники, забили и свет живой пролили на дорогу, пленили мою душу и спустили ее с небес на землю зыбкую сомнений, вдохнули душу в тело, и с тех пор лишь, только с тех пор, Эухения, я начал жить! Твои глаза, как огненные гвозди, мой дух надежно прикрепили к телу, в крови горячие желанья пробудили, и стали плотью вдруг мои идеи. Но если жизни свет опять угаснет, расстанутся материя и дух, я затеряюсь вновь в туманах звездных, исчезну в недрах первозданной мглы.– Как тебе нравится? — спросил Аугусто, прочитав стихи вслух.
– Как мое пианино, лочти совсем не музыкальные, А это «говорят»…
– Я вставил это слово, чтобы придать простоту.
– «О Эухения», по-моему, напыщенно.
– Что? Твое имя — напыщенное?
– Ах, конечно, в твоих стихах. И потом, все это мне кажется очень… очень…
– Скажем, очень руманическим .
– Что это такое?
– Ничего, наша с Виктором шутка.
– Послушай, Аугусто, после нашей свадьбы я в своем доме не потерплю шуток, понятно? Ни шуток, ни собак. Так что можешь уже подумать, куда денешь Орфея,
– Но, ради Бога, Эухения, ведь ты знаешь, как я нашел этого несчастного щенка! Кроме того, он мой наперсник! Перед ним я произношу свои монологи!
– Когда мы поженимся, в моем доме не должно быть монологов. Собака будет совершенно лишней!
– Ради Бога, Эухения, хотя бы пока мы не заведем ребенка!
– Если он у нас будет.
– Конечно, если он у нас будет, А если нет, почему не иметь собаку? Почему не держать собаку, про которую столь справедливо сказано, что она была бы лучшим другом человека, будь у нее деньги?
– Нет, будь у нее деньги, собака не была бы другом человека, я в этом совершенно уверена. Потому она и друг, что денег у нее нету.
На другой день Эухения сказала Аугусто:
– Послушай, я должна с тобой поговорить об одном серьезном деле, очень серьезном, и заранее прошу прощения, если мои слова..
– Бога ради, Эухения, говори!
– Ты знаешь, у меня был жених…
– Да, Маурисио.
– Но ты не знаешь, почему мне пришлось прогнать этого бесстыдника.
– И знать не желаю.
– Это делает тебе честь. Так вот, мне пришлось прогнать этого лентяя и бесстыдника, но…
– Он все еще к тебе пристает?
– Да!
– Ах, попадется он мне в руки!
– Да нет, дело не в том. Он пристает ко мне совсем с другими намерениями.
– Что такое?
– Не волнуйся, Аугусто, не волнуйся. Бедный Маурисио не кусается, он только лает.
– А-а, тогда поступи так, как советует арабская пословица: «Если будешь останавливаться перед каждым псом, который залает, тебе никогда не увидеть конца пути». Не стоит кидать в него камни. Не обращай па него внимания.
– Мне кажется, есть средство получше.
– Какое?
– Держать в кармане корки хлеба и бросать их собакам, которые лают, ведь они лают от голода.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Теперь Маурисио только просит тебя подыскать ему любую работу и говорит, что тогда он оставит меня в покое, если же нет…
– А если нет?
– Грозит скомпрометировать меня.
– Бессовестная скотина!
– Не волнуйся. Я думаю, лучше всего убрать его с дороги, подыскав работенку, которая даст ему пропитание, но где-нибудь подальше. Кроме того, я сохранила к нему некоторое сочувствие, такая уж у этого бедняги натура и…
– Быть может, ты права, Эухения. И мне кажется, я смогу все уладить. Завтра же поговорю с одним приятелем, и мы, наверное, найдем для него местечко.
И он действительно нашел работу для Маурисио и добился, чтобы его назначили как можно дальше.
XXVIII
Когда однажды утром Лидувина доложила Аугусто, что его ожидает молодой человек, он поморщился: это был Маурисио. Аугусто отказал бы ему без разговоров, но его интересовал этот человек, еще так недавно бывший женихом Эухении. Она его любила и, быть может, отчасти любит даже сейчас; Маурисио, наверное, знал о будущей жене Аугусто такие подробности, которые ему еще не были известны; этот человек… Было нечто объединявшее их.
– Сеньор, я пришел, —смиренно начал Маурисио, — поблагодарить вас за бесценную услугу, которую вы мне, по просьбе Эухении, оказали.
– Вам не за что благодарить меня, сеньор, и надеюсь, вы впредь оставите в покое мою будущую супругу.
– Но ведь я ни в малейшей степени не беспокоил ее!
– Я знаю, о чем говорю.
– С тех пор как она мне отказала — и хорошо сделала, что отказала, потому что я вовсе не гожусь ей в супруги, — я старался, как мог, утешиться в несчастье и, разумеется, уважать решения вашей невесты. Если же она вам сказала что-нибудь иное…
– Прошу вас не упоминать мою будущую супругу и тем более не измышлять намеков, которые хоть в малейшей степени грешат против истины. Утешайтесь, как вам угодно, и оставьте нас в покое.
– Вы совершенно правы. Еще раз благодарю вас обоих за работу, которую вы нашли для меня. Я поеду служить и буду утешаться, как смогу. Кстати, я решил взять с собой одну девушку.
– А какое мне дело до этого, сеньор?
– Мне кажется, вы с нею знакомы.
– Как? Что? Вы шутите?
– Нет, нет. Это некая Росарио, работающая в прачечной, она, кажется, обычно приносила вам белье.