Туннель времени (сборник)

Лейнстер Мюррей

Кохрейн помог Бэбс спуститься на землю и направился к шлюзу в куче пыли у утеса. Он вошел внутрь, и его примеру последовали еще две одетых в скафандры фигуры, отделившиеся от группы остальных. Оказавшись внутри тесной вонючей лаборатории, Дэбни поднял щиток и начал говорить еще прежде, чем Кохрейн смог его услышать. Его спутник лучился дружелюбием.

— …и, следовательно, мистер Кохрейн, — возбужденно тараторил Дэбни, — я настаиваю на том, чтобы были приняты меры к защите моей научной репутации! Если это испытание закончится неудачей, это бросит тень на значимость моего открытия! Я предупреждаю вас — а мой друг, мистер Симмз, будет тому свидетелем, — что я не стану нести никакой ответственности за работу аппаратуры, сделанной

моим подчиненным, который не полностью понимает теорию моего открытия! Я не хочу иметь ничего общего…

Кохрейн кивнул. Дэбни, разумеется, не понимал теорию поля, права на славу открывателя которого он купил. Но поднимать этот вопрос не было никакой необходимости. Джонни Симмз широко улыбнулся им обоим. Он был тем самым пловцом, на которого Бэбс восхищенно показывала у бассейна. Его лицо было безмятежным и добродушным, как у первокурсника колледжа. Он никогда ни о чем не волновался. У него никогда не было никаких забот. Он просто слушал со спокойным интересом.

— Я воспринимаю это так, — сказал Кохрейн, — что вы не возражаете против проведения испытания, если только ответственность за неудачу ляжет не на вас, но зато лавры в случае успеха будут принадлежать вам. Так, да?

— Если ничего не получится, я тут ни при чем! — заявил Дэбни. — Если же испытание кончится успешно, это будет благодаря моему открытию.

Кохрейн тихонько вздохнул. Игра была нечестной, но Дэбни должен был уже убедить себя, что он и есть тот самый гений, которому верит все человечество.

— Перед испытанием, — мягко сказал Кохрейн, — вы произнесете речь. Ее запишут. Вы отречетесь от глупых и грубых механических деталей и подчеркнете, что, как и Эйнштейн, вы занимаетесь сугубо теоретической физикой. Что вы, естественно, заинтересованы в попытках практического использования своего открытия, но ваше присутствие здесь является знаком вашего интереса, а не вашей ответственности.

— Я должен это обдумать, — заюлил Дэбни.

— Вы сможете сказать, — пообещал Кохрейн, — что если ничего не получится, вы посмотрите, что сделал Джонс и объясните ему причины.

— Д–да, — нерешительно сказал. Джонс. — Я могу так сделать. Но сначала я должен все обдумать. Вам придется отложить…

— Будь я на вашем месте, — доверительно сказал ему Кохрейн, — я бы спланировал речь в таком ключе, потому что испытание начинается через пять минут.

Не слушая возражений Дэбни, он закрыл щиток шлема и направился в шлюз. Еще бы он стал задерживать испытания в ожидании, пока неврастеник примет решение. Теперь у Дэбни было все, чего он желал. С этого момента он будет отчаянно бояться потерять это. Но вне лаборатории никакого спора быть не могло. В безвоздушном пространстве все, сказанное кем–либо по рации, тут же слышали остальные.

Когда Дэбни и Симмз выбрались из шлюза, Кохрейн уже помогал Джонсу устанавливать подготовленный для испытания прибор. На самом деле там было даже два прибора. Один представлял собой очень плоский конус, сильно напоминавший шляпу кули и вряд ли больший по размерам, с блоком питания из множества катушек и батарей. Вторым была аварийная петарда с космического корабля, сделанная так, чтобы производить в вакууме струю красного пламени длиной в двадцать миль. Никто до сих пор так и не выяснил, чем может помочь сигнал бедствия между Землей и Луной, но сама идея о том, что такая ракета на борту имеется, была успокаивающей. Ракета была четырех футов в Длину и шести дюймов в диметре. К ее носу крепился второй похожий на шляпу кули конус с точно такими же катушками и батареями. Джонс установил первый, отдельный, конус на земле и обложил его камнями, собранными поблизости. Его движения казались почти Издевательски неторопливыми. Если он наклонялся, то делал это очень медленно, иначе движение оторвало бы его ступни от земли. Выпрямляясь, он действовал ничуть не быстрее, или направленный вверх импульс точно так же лишил бы его устойчивости. Но тем не менее он очень тщательно обложил плоский конус камнями. Поверх этого конуса он поставил аварийную петарду. Вся установка оказалась чуть меньше шести метров в высоту, а похожие на шляпы кули конусы были не больше восемнадцати дюймов в диаметре.

— Все готово, — сказал он ровно.

Рука одетой в скафандр фигуры поднялась, призывая к вниманию. И тут в наушниках каждого участника эксперимента раздался тревожный голос Дэбни:

— Я хотел бы подчеркнуть, — сказал он в некотором смятении, — что эта первая попытка применения моего открытия делается с моего согласия, но я не отвечаю за механические детали. Я ученый, и занимаюсь чистой наукой. Я сделал вклад в копилку человеческого знания, но техническое применение моего открытия мне не принадлежит. И все же — если этот прибор не будет работать, я найду время оторваться от своих более важных исследований, чтобы узнать, какая часть моего открытия была неверно понята и применена. Возможно, что имеющиеся у нас технологии недостаточно прогрессивны для того, чтобы сделать возможным применение моей теории…

Джонс сказал бесстрастно — Кохрейн мог даже представить его непроницаемое лицо, прикрытое солнцезащитным щитком:

— Это верно. Я консультировался с мистером Дэбни относительно принципиальных вопросов, но этот аппарат — мое произведение. Я беру на себя всю ответственность за него!

— Поскольку все это записывается, — с любезной иронией вступил в разговор Кохрейн, — мистер Дэбни сможет подробнее углубиться в причины отсутствия у него интереса к этому прибору позже. Сейчас же мы можем продолжить. Мистер Дэбни складывает с себя ответственность за наши действия, в случае если мы не достигнем успеха. Давайте начнем.

И тут же спросил:

— Обсерватория настроена на предполагаемую траекторию полета?

Приглушенный скучающий голос из обсерватории на краю кратера доложил:

— Мы готовы. Видеокамеры и самописцы включены, таймеры настроены на фиксацию времени сигналов автомаяка.

В голосе не было особого энтузиазма. Кохрейну пришлось выложить деньги из собственного кармана, чтобы близлежащая лунная обсерватория согласилась выделить для наблюдения за полетом ракеты телескоп с малым увеличением. В теории эта аварийная петарда должна создать двадцатимильную струю сравнительно долго не затухающего пламени. Крошечный автомаячок на ее носу был настроен так, чтобы через каждые десять секунд посылать микроволновые сигналы. Судя по внешнему впечатлению, можно было счесть всю демонстрацию совершенно бессмысленной.

— Поехали, — скомандовал Кохрейн, с удивлением отметив, что во рту у него внезапно пересохло. Вся эта затея была полным безумием. Продюсер телешоу — вовсе не тот человек, которому положено обнаруживать в маловразумительных научных разработках способы летать к звездам. Неврастеничный зять рекламного магната — совершенно не тот инструмент, при помощи которого должны делаться открытия. Психиатр — абсолютно не подходящая кандидатура на роль провидения, сведшего Джонса — очень молодого физика, не обладающего никакими средствами — с Кохрейном и теми вещами, которые тот готовился осуществить, если только, конечно, эта сомнительная конструкция сработает.

— Джонс, — выдавил Кохрейн, — давайте последуем древней традиции. Пусть Бэбс даст успешное начало этой операции и включит рубильник.

Джонс безмолвно указал куда–то в тень стенки кратера, и Бэбс покорно двинулась к рубильнику.

— Пять, четыре, три, два, один… — увлеченно отсчитывала она.

И опустила ручку рубильника. Полыхнула яркая красная вспышка. Ракета исчезла.

Она исчезла. Никто не видел, чтобы она взлетала. Она просто пропала с того места, где находилась, с внезапностью погасшего света. Хвост ослепительно блестящего малинового пламени протянулся от поверхности Луны вверх. Свет остался. Но сама ракета не столько взлетела, сколько исчезла.