Тупэмо
Шрифт:
— Где у тебя любимое место? Где ты обычно сидишь? — спросила она. Я любила сидеть у себя на кровати, поджав ноги, что и продемонстрировала. Валерьевна подтащила стул и села напротив.
— Скажу тебе откровенно, у меня не очень много времени. Это не значит, что мы должны торопиться. Но мы ни в коем случае не должны топтаться на месте. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай, хорошо?
— Хорошо, — киваю я.
— Ты знаешь, почему мама попросила меня приехать?
— Мм… — замычала я в раздумье,
— Знаешь. Хорошо. Как зовут этого мальчика?
— Курыча?
— Вы так его зовёте? Хорошо, Курыч. Как часто Курыч встречается с этим… узбеком?
— Но он…
— Оксаночка, мы ни в коем случае не должны топтаться на месте, помнишь, да?
— Но он не встречается!
— Уже нет? А где это происходило?
— Не… — пытаюсь протестовать я, но Ната тоже протестует:
— Я поняла, поняла. Поняла, что сейчас уже не происходит. Я имею в виду, где это происходило раньше? ШТАБ — было у вас такое? Это в штабе происходило?
— Да ничего и не происходило! — возмущаюсь я. — Вы… вы не то говорите! Он не знал этого узбека! В первый раз видел!
— А ты — видела?
— Нет!
— А вообще — часто к вам взрослые приходили?
— Нет!
— Нечасто… Как ты разнервничалась! Сядь, сядь, как ты сначала сидела. Что же произошло?.. — Это она не у меня спрашивала, а как будто задумалась вслух, а про меня просто забыла. Мне совсем уж неприятно стало. Я слезла с кровати и пошла чаю налить.
— Ты куда? — удивилась Валерьевна.
— За чаем, — говорю.
— Ты уходишь от разговора.
— Я ухожу за чаем…
Я не ребёнок, я понимаю, о чём спрашивает Ната, и мне становится страшно и обидно. Страшно — потому что я вдруг представляю тот штаб, о котором она говорит. Тот, где мы бы встречались с какими-то взрослыми и чёрт знает чем занимались бы. А обидно… обидно оттого, что я не могу объяснить: Курыч, в общем-то, о хороших вещах говорил. Как это теперь объяснишь?
И я решаю объяснить хотя бы то, что можно. Отхлёбываю чай и неожиданно спокойно, даже твёрдо, говорю:
— СО МНОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ. В ТОЙ КОМПАНИИ СО МНОЙ НЕ ПРОИСХОДИЛО НИЧЕГО ПЛОХОГО, НО МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ХОЧЕТСЯ ИМЕТЬ С НИМИ НИЧЕГО ОБЩЕГО. ПРОСТО МЫ СЛИШКОМ РАЗНЫЕ. Я ТАК РЕШИЛА.
Ната смотрит на меня с удивлением. Но это… уважительное удивление, я вижу, что ей понравилось! Ещё буквально полминутки она сидит, удовлетворённо поджав губы, как будто боясь выронить из клюва что-то вкусненькое, а потом начинает быстренько собираться («Я же говорила, у меня совсем мало времени. Мне ещё к маме твоей забежать…»).
Ната ушла. Мама-папа не пришли, Пуфика нет (что-то вроде привычки таки успело образоваться!), и только я надумываю от души поскучать, как в дверь звонят. Кто? Веснуха! И так упорно, просто сумасшедшим каким-то образом!
Открываю. Вид делаю недовольный, такой, чтобы дураку было понятно, что «не кантовать». Но как же! Дураку-то, может, и понятно, но не Веснухе!
— Выходи, — говорит, глядя на свои сапоги. Такое впечатление, что она какому-нибудь из них, левому или правому, это говорит. И… горбатая какая-то, не пойму, что такое…
— Я болею, — говорю я.
— Что, сильно? — Тут она поднимает голову, и я вижу, что её длинный-предлинный шарф сегодня изнутри намотан. Под курткой. От этого и вид такой… гоблинский!
— Да, сильно. Сильно-пресильно. Всё, пока, — намереваюсь я закрыть дверь.
— У нас сетку украли… — зачем-то говорит она.
— Какую сетку?
— Со штаба… И штаб — тоже…
— Жалко.
— Да, жалко… Налим с отцом в деревню уехали, у них там бабка померла…
— Жалко! — выхожу я из себя. Она мне что, новости на хвосте принесла? Тоже мне, сорока. — Пока!
— Я не буду гулять, у Дарьки понос, а мамка спит, я домой сейчас пойду…
— Ну да, да. Иди! — говорю.
— Это Курыч хочет, чтобы ты вышла…
Я, не глядя на Веснуху, закрываю дверь. Включаю «Планету обезьян», где-то на её середине приходят: мама, папа и торт!
Оказывается, сегодня годовщина свадьбы.
— Почему не сказали? — надуваюсь я.
— Потому что — сколько можно говорить? — сияет мама. На пальце у неё какое-то интересное винтажное кольцо. — В прошлом году говорили, в позапрошлом, в позапозапрошлом… — перечисляет она, разгружая пакет. Шампанское, виноград, конфеты…
После бокала шампанского папа мне подмигивает:
— Ну что, кончилась твоя тупэмо-эпопея? Подонки off?
— Ты, — говорит мама, — лучше бы о хорошем!
— Котик хочет о компе? — хитро спрашивает папа. Я уши навострила, но виду не подаю. — Кто-то. Кому-то. Купит. Ноутбук.
— Когда? — не выдерживаю я.
— Ну, завтра, может быть…
— Давайте завтра. Суббота… — говорит мама, объедая зелёные цветочки с торта.
Звонок!
— Не будем открывать, — говорит мама.
— Не будем, — поддакивает папа. Тон у них лёгкий, шутливый, — как будто это игра, «вы звоните — а мы не откроем!». А я с каждой секундой всё больше уверена, что это опять Веснуха. Тот же сплошной ненормальный звонок! И с каждой секундой мне всё яснее, что открывать придётся, и придётся мне.
— Ладно, пойду… — говорю я.
— Они? Скажи им уже, что хватит сюда названивать, — пасмурнеет мама.
Веснуха. В халате и шлёпках. Вот уж не знала, что кто-то ещё халаты носит, я их только на старых фотках видела, дед фотографией увлекался, и у нас много таких фоток…