Тупик доброй надежды

Бронштейн София

В окне морозном солнце зыбко,

И фаршированную рыбку,

Которая сосет оливку,

На блюде мама подает.

***

У каждого лета свои амулеты,

У каждого берега свой оберег,

Мы бросили в море на счастье монету,

Как будто решились на дерзкий побег -

Такая примета.

У пляжных подружек

Бикини

в цветочек,

И россыпь веснушек,

Как множество точек,

И пестрый платочек.

Рыбачья фелюга

Нас в море качала,

И штиль, как зверюга,

Дремал у причала,

Вздымаясь упруго.

И в парке культуры две наши фигуры

Застыли когда-то на фоне заката,

Как в дальней аллее из гипса скульптуры

Без горнов и флагов - простые ребята.

Да, видно, монетка была мелковата,

Не приняло море за счастье оплату.

У лета ловушки свои и уловки,

А счастье бесплатно, как сыр в мышеловке.

Июль шелковичный

На узких полудённых улицах

Царит сонливость и покой,

Жара - заложница и узница -

Лежит в пыли на мостовой.

Лишь в старом замощенном дворике,

Где все знакомы уголки,

Шелковица с корою горькою,

Побеленная от руки,

И в полдень полумрак хранит,

А ствол от старости скрипит,

И ветви мучает артрит,

Они грубы и узловаты,

Как будто вечность узелки

На память сделала когда-то,

Но ягоды еще сладки.

Шелковица такая спелая,

Что осыпается, как град,

И черно-сизая, и белая -

Пригоршни маленьких петард

Взрываются в траве беззвучно

И порциями, и поштучно.

В цвет шелковичный губы крашены,

И никому не рассказать,

Как под шелковицею нашею

Меня ты будешь целовать.

Но юность, как июль, кончается,

Иная сласть у губ твоих,

Так вкус наливки отличается

От вкуса ягод наливных.

Ничья жена, ничья любовница,

Июльской памятью живу,

Как перезрелая шелковица,

Готовая упасть в траву.

Прощай, июль, ты в прошлом вроде бы,

Но в пыль, уткнувшись головой,

В моем провинциальном городе

Лежит жара на мостовой.

***

Герману Донхину

Мы росли во дворе, где, играя,

учились жить.

Только в этой поре мы умели жить, как играть.

Главным принципом было:

Не трусить, не врать, лежачихне бить

И своих не сдавать.

Наши мальчики стали чужими мужьями,

Обрели солидность и брюшка излишек,

Наши девочки сыновей нарожали

И назвали их именами соседских мальчишек.

И бросала нас жизнь, и ломала, да не сломала,

Нашим детям в разных дворах и странах доводилось играть,

В своем старом дворе мы бываем нечасто и мало,

Но мы помним: лежачихне бить и своих не сдавать.

Что за странную моду, ребята, мы со временем взяли:

Все бежим, все торопимся - где тут играть и гулять.

Врать не буду, что все мы навеки остались друзьями,

Просто память о детстве пожизненно с нами.

Пацаны, выходите во двор хоть на велике погонять!

Самохарактеристика

Это мы - одинаковые и разные,

Человеко- и зверообразные,

Травоядные, хищники, вегетарианцы,

Благородные рыцари и отпетые мерзавцы,

Писатели и читатели,

Гении и злодеи,

Святые и грешные,

Несчастные, счастливые,

Везунчики, неудачники,

Простые и сложные -

Кому мы нужны такие?

Это ты - отдельно стоящая особь,

Словно ветка сакуры, привитая на кактус,

Ты - отвратительный, обаятельный,

Омерзительный, притягательный,

Ты - принц трущоб

Или бомж королевской крови,

В горностаевой мантии, в рубище,

Обожаемый мной, но не любящий

Ни меня, ни себя, никого -

Ты не мой, ты чужой, ты единственный,

Но мне нужен именно ты.

Это я.

Я - унесенная ветром,

Я - парящая в облаках,

Я - бегущая по волнам.

Я - поющая в терновнике

О тебе. Без тебя. Для тебя...

Тебе это надо?..

ОАЗИСЫ

***

Уныл пейзаж сухой пустыни,

Где каждый стебелек зачах,

И лишь верблюды цвета дыни

Со скорбью мировой в очах

Бредут по дюнам и барханам

Без цели, так, куда-нибудь.

Тысячелетним караванам

Лишь Бог указывает путь.

И из никуда и в ниоткуда

Плетутся древние верблюды,

Прикрыв печальные глаза,

И дремлет старый караванщик,

Бесстыжий жулик и обманщик,

Прохвост и проходимец жуткий,