Тургенев без глянца
Шрифт:
Елена Ивановна Апрелева:
Это был тогда человек лет семидесяти, сдержанный, даже несколько чопорный по внешнему (виду), но бодрый, крепко сложенный, коренастый, среднего роста, с очень крупными чертами лица, на котором улыбка появлялась редко, и когда появлялась, то придавала серьезному, суровому лицу выражение особого добродушия.
Превосходный переводчик «Дон-Кихота» Сервантеса, знаток живописи, составитель известных каталогов картинных галерей Лувра, Мадрида, Дрездена, Ватикана и др.
Эрнст Карлович Липгарт:
Г-н Виардо написал прекрасную книгу об Испании. <…> Благодаря этой книге г-н Виардо в качестве просвещенного любителя искусства был избран членом жюри ежегодных выставок картин. Но вскоре его освободили от этих обязанностей, убедившись в полной бесполезности присутствия такого любителя, который всегда принимал сторону одной и той же группы художников, забравшей его в свои руки.
Илья Ефимович Репин:
Это был коренастый крепыш с простым лицом и белыми волосами. Писатель, критик по профессии. Сам Тургенев особенно дорожил его мнением и ждал его приговора.
Елена Ивановна Апрелева:
Луи Виардо пользовался заслуженной репутацией образованного и стойкого в политических убеждениях человека. Он был антиклерикал и атиимпериалист с головы до ног и никогда ни при каких обстоятельствах этими убеждениями не поступался.
Алексей Петрович Боголюбов:
Одновременно с Иваном Сергеевичем стал хилеть его почтенный друг Виардо, ему было уже лет за 75. Жизнь в рю Дуэ была тяжка для Тургенева, и вскоре он решил переехать на дачу в Буживаль, где имел совместно с парком и домом Виардо свою виллу. Когда Тургенев оставлял свое жилье, его сносили с лестницы, а во втором этаже к двери подкатили на кресле умирающего Виардо. Друзья молча пожали друг другу руки и, сказав «Au revoir», расстались навеки, ибо через две недели Виардо не стало.
Вся эта семья по принципам была вполне атеистическая и свободомыслящая, не принадлежала ни к какой религии, а потому похороны его были свободны от всякой обрядности.
Дочь
Полина Ивановна Тургенева
Олимпиада Васильевна Аргамакова:
В сороковых годах больная Варвара Петровна переехала в Москву в свой дом на Остоженке. Сюда Иван Сергеевич приезжал из-за границы на побывку и, признаться, не столько для свидания с матерью, сколько за получением субсидий.
В одно из таких посещений смазливая швейка, немка, принесла Варваре Петровне работу. С ней случайно разговорился Иван Сергеевич, она ему понравилась, и он предложил ей свои ласки, которые и были приняты. После этого Иван Сергеевич вскоре уехал за границу. Не подозревая, что в России оставляет свою дочь.
Мемуарист Б. Ф., бывший крепостной В. П. Тургеневой:
У Варвары Петровны в числе множества «доморощенных» крепостных девушек-мастериц жила, между прочим, по вольному найму одна девушка «белошвейка», по имени Евдокия Ермолаевна, или, как обыкновенно называли ее, Авдотья Ермолаевна. Портрет ее весьма обыкновенный: блондинка, роста 2 аршина 3 1/2 вершка, лицо чистое, правильно русское, глаза светло-карие, нос и рот «умеренные»; но она была женственно скромна, молчалива и симпатична. Эта-то девушка и приглянулась, а затем и полюбилась барину-юноше Ивану Сергеевичу. Конечно, Варвара Петровна узнала про первую любовь сына своего, «вспылила», даже, говорят, «собственноручно посекла», но поправить дело было невозможно, хотя Авдотья Ермолаевна была немедленно удалена навсегда из Спасского. Действительно, она переехала в Москву, где на Пречистенке в первом этаже небольшого дома наняла квартирку о двух комнатках и занималась своим рукодельем.
Иван Сергеевич Тургенев. В записи А. А. Фета:
Когда-то, во время моего студенчества, приехав на ваканцию к матери, я сблизился с крепостною ее прачкою.
Олимпиада Васильевна Аргамакова:
Прошло много времени. Девочка была представлена Варваре Петровне, которая, по ее поразительному сходству с Иваном Сергеевичем, признала ее за дочь его. Она вызвала Ивана Сергеевича из-за границы и при свидании, протягивая одну руку для поцелуя, а другою указывая на девочку, букою высматривавшею из-под стола стенного зеркала, спросила:
– Это твоя?!
После секундного размышления Иван Сергеевич отвечал:
– Если родная мать говорит мне, что моя – значит моя.
– Отвези ее в Париж – там все граждане. Позаботься о ее воспитании, – посоветовала она ему.
Я уверена, что поступить так было всего удобнее в видах самой Варвары Петровны, потому что с удалением этого ребенка за границу удалялась возможность помехи для той блестящей партии, о которой она мечтала для Ивана Сергеевича.
Но не так легко, как она думала, отнесся к своей обязанности отца сам Иван Сергеевич.
Иван Сергеевич Тургенев. В записи А. А. Фета:
Вернувшись в Спасское, я узнал следующее: у прачки была девочка, которую вся дворня злорадно называла барышней, и кучера преднамеренно заставляли ее таскать непосильные ей ведра с водою. По приказанию моей матери девочку одевали на минуту в чистое платье и приводили в гостиную, а покойная мать моя спрашивала: «Скажите, на кого эта девочка похожа?» <…> Все это заставило меня призадуматься касательно будущей судьбы девочки; а так как я ничего важного в жизни не предпринимаю без совета мадам Виардо, то и изложил этой женщине все дело, ничего не скрывая.
Иван Сергеевич Тургенев. Из письма Полине Виардо. Москва, 21–27 июля 1850 г.:
И чтобы начать с чего-то необычайного и неожиданного, скажу вам, что я обнаружил здесь – догадайтесь что? – мою дочку, 8 лет, разительно на меня похожую. Не могу описать вам ощущения, которое вызвал во мне ее вид – представьте себе, что я даже не припоминаю черт лица ее матери – говорю это нисколько не преувеличивая, – откуда же такое сходство, в котором должна была бы запечатлеться взаимная любовь? Глядя на это бедное маленькое создание (я попросил слугу матери привести ее на бульвар, где встретился с ней как бы невзначай), я почувствовал свои обязанности по отношению к ней – и я их выполню – она никогда не узнает нищеты – я устрою ее жизнь как можно лучше. Если б у меня была – не скажу малейшая привязанность к ее матери, если б я хоть немного знал ее (она еще жива, но я не решился ее навестить), думаю, что я почувствовал бы нечто совершенно иное к этому бедному ребенку, который в полной растерянности стоял передо мной. Она, вероятно, догадывалась, кем я ей прихожусь. Можете себе представить, какое тягостное впечатление произвела на меня эта встреча, все, что я передумал, какие мысли пришли мне в голову… О! боже мой, теперь я чувствую, как обожал бы я ребенка, чье личико напоминало бы мне черты любимой женщины… Это сходство… Отчего это сходство? Какая насмешка! Глядя на нее, я словно видел себя в ее возрасте – в ее чертах узнавал собственное лицо в детстве, насколько можно знать собственное лицо – и все же, как это возможно? В этом есть что-то, невольно меня пугающее. Право, это нечто вроде преступления… да так оно и есть. При рождении (в мае 42 года) ей дали русское имя Палагея (Пелагея), которое обычно переводят как Полина. Она кажется очень смышленой. Моя мать некоторое время держала ее при себе и отослала незадолго до моего приезда. Я этим был доволен, потому что ее положение в доме моей матери было ужасно ложным. Скажите мне, что вы обо всем этом думаете и что я должен сделать – я хочу отдать ее в монастырь, где она пробудет до 12 лет – там и начнется ее воспитание. Мне хотелось бы, чтобы вы дали мне совет – я буду так счастлив ему последовать.