Турист

Погожева Ольга Олеговна

— Но ты не собираешь делать мне такой подарок, — перебила меня Амели. — Может, это к лучшему. Мне было бы тоже противно спать со шлюхой, да ещё и знать, что она будет носить твоего ребенка.

— Амели, нет, ты не так…

Она помотала головой, прижимаясь ко мне ещё крепче.

— Помолчи.

Мы простояли так около минуты, прежде чем она отстранилась. Я ожидал увидеть слёзы, но увидел улыбку.

— От тебя здорово воняет, — сообщила мне она. — Смесь пота, одеколона и мусора.

— Спасибо.

— Я завидую той, которая станет твоей женой, — Амели поднялась на цыпочки, поцеловав меня в

щеку. — А теперь вали отсюда, пока Джулес не побежал жаловаться Сандерсону.

— Отдохни, Амели.

— Ты тоже, — она отстранилась, улыбаясь. Мне показалось, что она выглядела чуть лучше, чем раньше. Почти умиротворенной, почти спокойной. — Увидимся.

Расчет у Джулеса получать я не стал — мулат куда-то смылся, и я не горел желанием его искать. На билет до дома мне должно было хватить. Больше от этой страны мне ничего не требовалось.

Я ни с кем не прощался, когда вышел из клуба. Я шел по просыпавшимся улицам, застегнув куртку до горла, и события минувшей ночи вновь и вновь обрушивались на меня. Когда я в метро взялся за металлический поручень, в памяти вспыхнуло ощущение рукояти пистолета в ладони, и я отшатнулся от трубы, едва не врезавшись в пожилую китаянку за спиной. Мне казалось, что люди смотрят на меня, но когда я посмотрел в окно вагона, и увидел в нем отражение застреленного чернокожего парня, я понял, что кошмар отступил только временно. До самой своей остановки я боялся поднять глаза, чувствуя, как меня раз за разом прошибает холодный пот. Мне казалось, что стоит посмотреть в окно — и я увижу его, этого парня, за своей спиной. Той энергетической встряски, которую мне подарила Амели, хватило ровно на то, чтобы продержаться до конца смены. Сейчас животный ужас подступал ко мне со всех сторон, и я понимал, что нигде от него не спрячусь.

Хорошо, что уже было утро. Люди торопились на работу, гасли ночные огни и вывески, рекламные щиты и фонари. И я ковылял среди занятой своими делами толпы, потерянный, избитый, усталый, и всё ещё живущий прошлой ночью. Наверное, от переутомления у меня начались галлюцинации, мне постоянно мерещились драки там, где было большое скопление народа, выстрелы там, откуда доносились звуки выхлопных труб, и предсмертные крики в возбужденных голосах разговаривавших по мобильникам бизнесменов. У своего двора я сделал крюк, чтобы посмотреть на то, как играют баскетболисты. Было воскресное утро, и часто бывало так, что именно в это время здесь собирался Маркус со своей командой.

Так оказалось и на этот раз. Я не хотел, чтобы меня видели, поэтому смотрел на игру из-за угла. Я оттягивал время, когда придется идти домой. Я не хотел, чтобы Хорхе видел меня в таком состоянии. Мне нужно было привести нервы в порядок. Фигуры баскетболистов стали вдруг какими-то мелкими, как муравьи, и принялись двигаться так же беспорядочно. Когда я понял, что игра совсем не успокаивает меня, я повернулся, чтобы уйти. Наверное, в этот момент меня заметил Маркус. Я не знаю, как он успел догнать меня прежде, чем я дошел до своего подъезда — мне казалось, я иду очень быстро. Маркус поймал меня за локоть, когда я уже заворачивал за блок, и за его плечом я увидел ещё нескольких кубинцев. Я с трудом сконцентрировал взгляд на бородатом капитане, и не сразу понял, что Марк пристально рассматривает мое разукрашенное Спрутом лицо.

Я хотел ему сказать, что это ничего страшного, что живот болит гораздо сильнее — но вдруг понял, что ничего не скажу. Потому что придется говорить и о выстреле, сделанном — очевидно, всё-таки мной — в лицо умирающего человека.

— Домой дойдешь? — только и спросил бородач.

Я удивился и кивнул.

— Вот, ниньо, — Марк вдруг расстегнул карман моей куртки и одним движением засунул туда какой-то клочок бумаги. — Мой номер, — пояснил бородач, и я снова удивился. Такая красноречивость была кубинцу более чем несвойственна. — Иди.

Я развернулся и пошел, и только у подъезда вспомнил, что так и не сказал Маркусу ни слова. Открыв дверь, я начал подниматься по лестнице. Керни ещё спал, так что здороваться ни с кем не пришлось.

Когда я зашел в нашу с Хорхе квартиру, то сразу уловил произошедшие там перемены. Из коридора прекрасно была видна та часть комнаты, которая когда-то была завалена вещами и книгами Сикейроса. Там теперь было пусто.

— Хорхе! — меня прорвало. Я не мог оставаться сейчас один, проклятый латино не мог так со мной поступить! — Хорхе!

Я ворвался на кухню, там царил идеальный порядок. Развернувшись, я одним шагом покрыл расстояние между кухней и комнатой, шагая внутрь.

— Зачем кричишь? — поинтересовался Сикейрос, не отрываясь от игры в мобильном.

— Что всё это значит, Хорхе? — я обвел руками пространство за его спиной. — Где твои вещи?

— За дверью.

Я посмотрел туда. Там стояло несколько набитых сумок, готовых к отбытию.

— Переезжаю, — когда тишина стала совсем уж невыносимой, проронил латин. — Хозяин ресторана, в котором я работаю, открывает ещё одно заведение в Нью-Йорке. Он предлагал мне перевестись туда. Меня ничего не держит в этом городе, и я не буду по нему скучать. Я подписал контракт.

Я медленно опустился на свою постель на полу.

— Когда?

— Завтра утром, — Сикейрос наконец обернулся, бросив на меня быстрый взгляд, и так и застыл, разглядывая мое лицо.

Мы помолчали какое-то время. Латино мог бы сказать, что он предупреждал, что мне нужно было лететь домой, пока был шанс…

Хорхе промолчал.

— Раздевайся, — наконец сказал он. — И ложись спать.

…Сикейрос улетел в понедельник. Всё воскресенье он просидел в нашей квартире. У него не было друзей в Чикаго, и ему не с кем было прощаться. Я предлагал ему пройтись по городу, увидеть те достопримечательности, которые он так и не повидал за свои годы в городе, но Сикейрос отказался. Я мог его понять — парню было не до того. Все достопримечательности Чикаго меркли перед тем, как легко здесь рушатся мечты.

Я так и не лег спать в то утро. Не спал весь день, помогая Хорхе приготовить обед, собрать последние вещи, рассчитаться с Салливаном. Старик показался мне ещё отвратительнее, чем раньше, и брюзжал всё время, пока пересчитывал деньги, но я готов был простить ему что угодно всего лишь за тот факт, что он не был связан с бандой Джулеса и Даниэля в этом районе. А он не был связан, я знал это.

Сикейрос не задавал вопросов, а я не спешил ничего рассказывать. Наверное, латино о чем-то догадывался, сложно было не строить предположений, когда я ходил за ним весь день, словно привязанный.