Турист
Шрифт:
— Покидаю ваш замечательный отель, мэтр, — широко улыбнулся я. — Благодарю за проведенное в этих стенах время! — я похлопал его по плечу, не давая вставить ни слова. — Попрощайся за меня с Папой. И с ребятами. Я буду помнить вас.
— Уже? — Манетта посмотрел на моего конвоира. — Какого дьявола… прямо так?
Он окинул меня взглядом. Я так и остался в светлых джинсах, рубашке и кроссовках, которые мне в первый день принес Примо. Документы я всегда носил с собой, только одежда моя осталась наверху, в комнате. Мне не хотелось за ней подниматься. Мне не хотелось задерживаться здесь больше, чем на те «несколько минут», что отвел мне сеньор Медичи.
— Спасибо за всё, дружище, — улыбнулся я, пожал руку итальянцу и направился в зал. Мой конвоир пошел следом.
Вителли ожидал меня на улице. Ресторан, как я заметил, закрыли для посетителей — наверняка по поводу приезда босса. Едва я появился, пожилой итальянец повернулся ко мне, беспокойно складывая мобильник в карман.
— Что же ты натворил, бамбино, — с сожалением и горечью проговорил Джино.
Я поёжился от холода: я уходил так же, как пришел, без куртки. Мне ничего не было нужно от них. Больше ничего. Меня уже ждали: темно-серая машина с затемненными стеклами припарковалась прямо у ресторана. От нового витка судьбы меня отделял всего один шаг.
— Простите меня, мистер Вителли, — проронил я. Каждое слово давалось с трудом. Чья-то холодная, безжалостная рука стискивала мне горло, не давала дышать. — Надеюсь, у вас не будет проблем из-за меня.
— Олег.
Я посмотрел ему в глаза. Мне показалось, он хочет что-то сказать, но вокруг были люди. Люди Змея. Он промолчал, продолжая смотреть на меня.
— Спасибо вам за всё, что вы для меня сделали, — сказал я, проглотив вставший в горле ком. Я наконец-то понял, как называется чувство, которое я испытывал. — Вы спасли мне жизнь, и я никогда этого не забуду.
Порывисто я обнял его, и отвернулся — так же порывисто, не имея больше сил затягивать расставание. Так всё и должно было закончиться. Чего я ждал от мафии?
— Стойте! Стой! Олег!
Я обернулся. Выбежавший из кухни Примо подскочил ко мне и буквально впихнул мне в руки черную кожаную куртку. Это была его куртка, и я не хотел брать.
— Возьми, — разозлился Манетта. — Черт бы тебя побрал, русский!
Я посмотрел на Вителли, на куривших у входа парней в костюмах и наконец — на Примо. У него оказался невозможно пронзительный, очень живой взгляд, и я не смог его выдержать. Я потрепал парня по плечу, накинул куртку, и улыбнулся.
Затем сел в машину и захлопнул за собой дверь.
Водитель медленно отъехал от ресторана, и свернул на первом же перекрестке. И я больше их не видел.
Глава 4
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут возле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится. Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: «Господь — упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем своим.
— Куда?
Я безучастно посмотрел на водителя.
— Вези куда хочешь. Я не знаю города.
Рядом со мной сидел крепкий парень в костюме и плаще — я мельком посмотрел на него и отвернулся, уткнувшись в окно. Они перебросились парой фраз, затем водитель чертыхнулся и свернул на главную улицу.
Ехали молча. Как я чувствовал себя? Побитой собакой, сломанной игрушкой, отработанным материалом. Я не хотел думать о Вителли плохо, но обида душила меня, разъедала душу, как соль рану. Захотелось поиграть в великодушие — подобрали. Не сложилось — выкинули на улицу. Лучше бы я сдох тогда. От голода. Или замерз наутро второй ночи. К хорошему быстро привыкаешь, и слишком мучительно потом вырывать из сердца добрые чувства.
Вспомнились вдруг — так болезненно точно — слова бессмертного Грибоедова. Избавь нас, Боже, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь! Вот уж точно! Я постарался улыбнуться, но вместо этого почувствовал, как в горле встает предательский ком, и закрыл глаза.
Спустя несколько минут я снова посмотрел в окно. Мы проезжали мимо какого-то парка, и вспомнился вдруг тот мост, который стал мне приютом в первые две ночи моей уличной жизни. Я едва не обратился к водителю, чтобы тот изменил маршрут, но затем передумал. Во-первых, на сырой земле было чертовски холодно, а почки у меня всё ещё болели. А во-вторых, безлюдный Централ-Парк меня теперь пугал. Да и до Амстердам-авеню от него рукой подать, а я совсем не хотел случайной встречи с Отто Ленцом.
Я махнул на всё рукой и смотрел в окно, разглядывая улицы, дома, клубы смога и огни реклам. На город опускался туман. В куртке Примо было гораздо теплее, но не настолько, чтобы не замерзнуть после нескольких часов на улице. Конец ноября выдался холодным, порой по утрам я замечал снежинки. Зима приближалась — зима в чужом городе.
Меня высадили в западной части Нью-Йорка, в Хобокене, недалеко от причала. Я вышел из машины, следом выбрался мой сопровождающий.
— Тебе что-нибудь нужно?
Я покачал головой.
— Тогда удачи.
Спрятав руки в карманах, я быстрым шагом пошел прочь. Меня ничто не держало. Скорее уйти от их взглядов, спрятаться за ближайшим поворотом… Я и в самом деле уходил от них так же, как пришел — голодный, одетый не по погоде, и без гроша в кармане. Наверное, стоило быть благодарным — всё могло окончиться хуже. Если бы не Вителли…
Вспоминать о старике оказалось больно; я всегда тяжело расставался с теми, к кому успел прикипеть душой. Я ускорил шаг.
Вскоре я свернул на параллельную улицу и пошел вдоль неё. Куда идти, я не представлял. Слева от меня тянулся причал, и я мог видеть небоскребы Манхэттена на Центральном острове. Я прошел едва ли квартал, когда услышал позади визг тормозов. Инстинктивно я оглянулся: из остановившейся прямо посреди улицы машины выскочили четверо; водитель тоже не остался на месте.
— Стой, ублюдок, — приказал один из них, в то время как остальные приближались ко мне.
Я попятился. Наверное, парни не стреляли только потому, что было ещё достаточно светло, по улице ходили люди, ездили машины, и где-то близко могли находиться копы. Здесь, среди обычной городской суеты, я чувствовал себя как в аду.