Турист
Шрифт:
Манетта снова поднял на меня глаза, и в них блеснула злость.
— А я надеялся, что ты догадаешься, — отрывисто сказал он. — Мы все надеялись, что будет по-другому. Тебя успели полюбить, Олег.
— Ты говоришь так, будто я уже мертв, — ещё спокойнее произнес я.
— Послушай, — Примо снова вернулся к своему занятию, спрятав глаза, — всю ситуацию, связанную с твоим дружком, давно и успешно разрулили. Тебя оставили только потому, что четких указаний на счет тебя не поступало, а Джино хотел, чтобы ты оставался в безопасности. Сегодня приедет сеньор Медичи. Босс удовлетворен извинениями, и знаешь, что это значит для тебя? Ох, да ни черта ты не знаешь! — внезапно разозлился Манетта. Он раздраженно замолчал, и я не стал больше трогать его.
Мы проработали так до полудня, я в основном выносил становившиеся лишними после сортировки ящики и убирал мусор после нервных движений Примо — Папа терпеть не мог, когда работали неаккуратно. Я ещё подумал, что буду скучать по склочному старику. Как ни странно, к нему я привязался почти так же сильно, как и к Примо. Да и ребята в ресторане казались мне хорошими людьми: я неплохо провел с ними время и совсем не хотел их покидать. Но я знал, что очень скоро всё изменится.
Дверь в кладовую приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить гладкую голову Энцо, помощника мистера Вителли. Я видел его всего один раз; нас не представили, но Примо в тот раз очень живописно его описал: Манетте Энцо почему-то не нравился. Примо энергично проворчал нечто малопонятное на местном диалекте, потирая изувеченную руку. Судя по экспрессии фраз, пожелание вряд ли отличалось приличием. Энцо быстро огляделся, и, заметив меня, расплылся в улыбке.
— Олег, вот ты где, — протараторил он, втискивая между створками плечо, — идем скорее. Джино хочет тебя видеть!
Я оглянулся на Манетту. Тот перебирал картофель, раздраженно швыряя овощи в ящик с таким видом, словно от этого неприятный момент мог отодвинуться в неопределенное будущее.
Неопределенность — самое худшее из состояний. В моем случае можно было строить десятки предположений, и ошибаться в каждом.
Вокруг происходили непривычные вещи: идя мимо кухни, я видел сочувствующие, даже траурные взгляды, несколько раз слышал быстрый шепот за спиной. Папа Дидимо раздраженно отмахнулся от меня, точно от надоедливой мухи. Они знали то, чего не мог знать я, и кажется, успели мысленно со мной проститься. Если так, я был готов. Мне слишком хорошо дали понять, кто такой сеньор Медичи. Присутствие незнакомых людей в темных костюмах в зале и коридоре, по которому мы шли, только усиливало атмосферу напряженного ожидания.
Перед кабинетом для важных посетителей, вертя в пальцах изрядно помятую сигарету, ждал Вителли. Энцо незаметно отстал, так что к Джино я подошел в одиночестве. Вителли выглядел обеспокоенным — слишком уж крепко он приобнял меня за плечи.
— Босс хочет видеть тебя, Олег, — негромко проговорил Джино. — Веди себя спокойно. Не говори, пока не спросят. В глаза Медичи не смотри, если только он сам не подаст тебе знак. Auguro buona fortuna, — пожелал он, хлопнув меня между лопатками. — Пора.
За дверью оказалась погруженная в полутьму комната. Удивительно, учитывая, что на улице стоял солнечный, яркий день. Здесь, казалось, даже время остановилось. Отделанные деревянными панелями стены тонули в тенях. Единственным освещенным пятном оказался стол. Желтый круг света от низко повешенной лампы падал на зеленое сукно, концентрируясь на раскрытых папках с бумагами. Окна скрывали опущенные жалюзи, от табачного дыма воздух стал серым. Тяжело сопя, Джино протиснулся к незанятому стулу, устраивая грузное тело на потрескивающем сидении. Я остался один у двери.
За столом сидели четверо мужчин. Пятый, бритоголовый, занял кожаное кресло у окна. В руках он держал развернутую газету. На подлокотнике висел сложенный пиджак, ярко выделялись светлые рукава рубашки под жилеткой костюма. Жалюзи на окне оказались приподняты, с улицы лился дневной свет, но черт лица я не разглядел: незнакомец сидел спиной к свету. Перевернув лист, он вернулся к чтению, отгораживаясь от остальной комнаты.
Все четверо за столом курили, перед каждым стоял наполненный до половины стакан с виски. Лед ещё не успел растаять, значит, ждали недолго. Троим на вид было от сорока до шестидесяти, четвертый, молодой, с впалыми щеками и ямкой на подбородке, поглядел на меня с вялым интересом. Я мысленно усмехнулся, разглядывая дорогие шелковые рубашки и костюмы, идеально подогнанные по фигурам.
Несколько минут ничего не происходило. Я стоял, заложив руки за спину, в классической позе секьюрити — опыт работы в «Потерянном рае» — и с деланным интересом разглядывал холёные рожи.
Я не знаю, что меня всегда напрягало в таких людях. Но если вы присмотритесь, то тоже заметите разницу. У них даже лица другие. Как продажные женщины теряют свою красоту, так и их человеческие черты искажаются, и глаза теряют живой блеск. У них точно бельмо на глазах. Они смотрят на мир через него, как сквозь призму, видят его искаженным, и делают его искаженным.
Где-то я читал, что такие люди рождены и воспитаны религией денег. Главным принципом религии денег является получение удовольствия от насилия. Она призывает бить слабого, обманывать ближнего. Этот принцип прямо противоположен христианству, это принцип антихриста. И если кому-то это кажется вымыслом или псевдонаучным бредом, стоит всего один раз встретиться с такими людьми в тяжелый момент своей жизни. Если вы потеряете свой статус, дадите слабину, хоть немного изменитесь, отступив от их законов — вы станете плебсом, навозом, удобрением, которое требует соответствующего отношения.
Нет в этом ничего удивительного — у всех свои мерки мышления. Кто-то мыслит категориями добра и зла, чести и подлости, кто-то меряет мир и людей в нем по степени пользы, которую можно из них извлечь. Интересно, какую реакцию лично у вас вызывают слова «благородство, верность, честь»? Хочется надеяться, что не саркастическую усмешку. В моем родном мире ещё остались люди, для которых эти слова — не пустой звук.
О моем присутствии словно забыли. Итальянцы просматривали бумаги, лежавшие на столе, обменивались короткими фразами, пригубляли виски или раскуривали новые сигареты. От дыма у меня запершило в горле; я в очередной раз пожалел, что не курю: может, тогда было бы легче переносить эту вонь. Помня напутствие Джино, я выжидал, рассматривая мафиози: когда ещё мне доведется увидеть живых гангстеров, образом жизни которых я так восхищался в детстве? Ещё я пытался вычислить среди них мистера Медичи.
Я остановил выбор на импозантном мужчине во главе стола. Густые седые волосы, зачесанные назад, придавали ему сходство с патриархом. В уголке плотно сжатых губ застыла тонкая сигарета, пронзительный взгляд буквально пробирал насквозь. Темно-серый костюм выглядел настолько строгим и одновременно элегантным, насколько может выглядеть очень дорогой костюм, притом так, чтобы это мог понять даже неискушенный новичок вроде меня.
Мафиозо, сидевший по левую руку от мужчины, оторвался от бумаг, и, скользнув по мне ленивым взглядом, коротко бросил соседу: