Туркестан
Шрифт:
Карымдат-ходжа машинально снял чалму и остался в ермолке. Он сжал виски руками, по лицу пробежала гримаса.
– Голова не принимает, что вы сказали… Уф.
– Ведь что нужно вашим? – напористо добавил полицмейстер. – Чинчилык и арзанчилык [74] . Под скипетром нашего государя так и есть. А случится бунт, что станет с ценами на рис?
Аксакал помрачнел еще больше.
Сыщики молчали, ждали решения хозяина. От него сейчас многое зависело. Без надзора аксакала делать вскрытие могилы, исследовать останки ишана бесполезно: сарты не поверят. Русский суд примет доказательства, а туземное
74
Чинчилык – тишина, спокойствие; арзанчилык – дешевизна главных продуктов: пшеницы и риса. Эти два условия нормальной жизни ежедневно упоминались в молитвах.
Лыков не выдержал и сказал:
– Сеидов – вор и убийца. Он отравил Касым-хана! Неужели так и спустите ему?
Иван Осипович неодобрительно покосился на сыщика и дал ему знак, чтобы помалкивал.
Долгих пять минут размышлял аксакал. Потом нахлобучил чалму обратно на голову и сделал строгое лицо.
– Хорошо, я помогу русской власти…
– Я буду ваш должник! – перебил старика полицмейстер. Тот кивнул и продолжил:
– О моей помощи должен знать Нестеровский.
– Конечно! И барон Вревский тоже!
– Хватит одного Нестеровского! – отрезал ходжа.
– Что вы попросите?
– Я хочу, чтобы туганчи [75] получали большее содержание! Нынешнее совершенно недостаточно.
– Сделаем.
– Плотину на Кумач-арыке пора чинить!
– Починим.
– Еще хочу, чтобы мирабов [76] начальник Ташкента утверждал по моему представлению. Без испытаний!
– Будет так, как вы скажете.
Аксакал напрягся – он подготовил самое серьезное условие, сознательно смешав его с второстепенными:
75
Туганчи – плотинный мастер, который обслуживал всю систему арыков, плотин и подпруд.
76
Мираб – заведующий второстепенными арыками.
– Еще я требую, чтобы новый ишан, который явится на место арестованного Сеидова, был от меня.
– Сделаем! – твердо заверил Скобеев. – Ваш ставленник окажется для русской власти союзником, а не противником. Все? Я прямо сейчас еду к Нестеровскому. Убежден, что он согласится на ваши условия.
– Последнее. У меня есть просьба к тебе, мир-шаб [77] .
– Говори.
– У тебя имеется свободная должность шавгарча?
– Да.
– Возьми на нее моего племянника Мадамина.
77
Мир-шаб (дословно «владыка ночи») – начальник полиции.
– Это самое легкое, поскольку в моей власти, – сказал Иван Осипович. – Считай, что он уже служит городовым!
– Хорошо, – величественно качнул бородой аксакал. – Я жду приглашения к Нестеровскому. Если он согласится выполнить мои скромные просьбы, я помогу вам. В доказательство своей дружбы могу кое-что сказать. Прямо сейчас.
– Слушаем! – встрепенулся полицмейстер.
– Исламкуль вчера ночью покинул дом Сеидова. Можете его там не искать.
– Очень интересно! А куда он перепрятался?
– Во дворе бань Метрикова есть деревянный балаган. Исламкуль прячется в нем. Ночью он уйдет из города, поэтому поторопитесь!
– А кто впустил этого разбойника к Метрикову? – поразился капитан. – Такой почтенный человек – и потакает убийцам?
– Метриков о том даже не знает. Исламкуля спрятал его двоюродный брат Маджид. Он состоит у хозяина главным парильщиком.
Скобеев вскочил, а следом за ним и Лыков.
– Пусть мудрый Карымдат-ходжа примет покамест мою благодарность, – торжественно объявил Иван Осипович. – А вечером это повторит тот, кто управляет краем. Честь имею!
Сыщик и полицмейстер сели в пролетку.
– Однако дедушка вытребовал от власти все, что мог, – сдержанно сказал Лыков. – Вы не лишнего ему пообещали?
– Любой сарт в ситуации, когда его о чем-то просят, сделал бы то же самое. И этот не растерялся…
– Да, настоящий аксакал! Теперь насчет яда… Если старого ишана отравили цианистым кали, анализ ничего не даст. Прошло два года, тканей не осталось. Вот если был мышьяк, тогда следы его сохранились в волосах. Но только в том случае, если травили в несколько приемов, а не за один раз. Надо делать вскрытие. И надеяться, что остались следы… Пока не поднимем могилу – не узнаем.
– Согласен, – сказал капитан. – Но это потом, потом! У вас револьвер при себе?
Лыков красноречиво похлопал себя по пояснице и сказал мечтательно:
– А давно я не был в бане!
– Вот и наведаемся. Только, Алексей Николаевич, Исламкуль нам нужен живой! Я вижу по глазам, что вы хотите его прикончить.
– Конечно, хочу, – не стал отнекиваться Алексей. – Да и вы ведь того же хотите!
– Мне такого желать не полагается! Я на службе.
– Мы оба мечтаем прикончить эту сволочь, – констатировал сыщик. – И оба пока не можем. Он действительно нужен живой, чтобы дал показания на Сеидова. Да и полковнику Галкину есть о чем его спросить! Так что не бойтесь: возьму его живым. Здоровым не обещаю, но живым. Поедемте!
К удивлению Алексея, бани Метрикова оказались в русском городе. Да еще возле Константиновских казарм. Видимо, Исламкуль надеялся, что здесь его никто искать не станет. Экипаж встал на углу Стрелковой и Аулие-Атинской. Лыков со Скобеевым шмыгнули во двор. Полицмейстер вынул «смит-вессон» и занял позицию под единственным окном барака. А сыщик сходу ворвался внутрь.
Туземец среднего роста, с неприятным злым лицом и гнилыми зубами вскочил от неожиданности. Бросился было к хурджину – видимо, там лежало оружие, – но не успел. Лыков перехватил его и, словно мешок с мукой, выкинул в окно, под ноги капитану.
– Ловите!
Оглушенного, обсыпанного битым стеклом разбойника усадили в пролетку. Лицо его было в многочисленных порезах, из них обильно лилась кровь. Лыков вынул платок, стал вытирать – и едва не удавил пленника. Хорошо, Иван Осипович успел схватить его за руку, когда сарт вдруг засучил ногами…
– Вы же обещали!
– Виноват, затмение нашло!
На Джаркучинской Исламкулю промыли царапины и перевязали лицо. Когда он вновь предстал перед полицмейстером, тот был краток:
– Или говоришь, что знаешь. Или я отдаю тебя Лыкову. Ты его женщину убил, так что церемоний не жди.