Турмс бессмертный

Валтари Мика Тойми

У некоторых воинов от напряжения вновь открылись раны, и на палубу брызнула кровь. Не в силах Удержаться на ступенях, они попадали обратно в трюм.

— Как ты безжалостен, Дионисий! — сказал я с укоризной.

Он покачал взлохмаченной головой:

— Наоборот, Турмс, я милосерден к тем, кто поплывет со мной.

Направляя корабль к заметному издалека святилищу Асклепия, мы вошли в порт. На берегу лежали одни только рыбачьи лодки: все корабли захватили персы. Но город они не тронули.

Жрецы и лекари вышли встретить нас. Дионисий приказал вынести на берег тяжелораненых. Многие из них были без сознания, некоторые бредили, иным, похоже, являлись вещие видения. Жрецы согласились принять их в святилище, где они могли погрузиться в благодатный, исцеляющий все недуги сон.

— Мы не боимся ярости персов. Для Целителя все раненые равны, на каком бы языке ни говорили они, каким бы ни были вооружены копьем и как бы ни выглядели их борода и одежда. Персы тоже оставили у нас своих воинов.

Дионисий рассмеялся:

— Я чту ваш храм. Однако хорошо, что мои люди в бреду и без памяти, иначе они голыми руками удавили бы всех этих персов, которых вы держите у себя. Впрочем, мне кажется, что если не род и речь, то кошелек больного должен все же занимать Целителя…

Жрецы же, не пряча глаз, ответили:

— Многие из тех, кто был на волосок от смерти, пожертвовали кое-что храму после целительного сна. Однако глиняный сосуд от бедняка для нас не менее ценен, чем серебряная фигурка или треножник от богача. Клянемся всеми своими орудиями — руками, глазами, огнем, иглой и ножом: мы лечим не ради денег, а делимся божественным даром, который Асклепий передал нам, своим потомкам.

Дионисий хотел войти в храм, но жрецы остановили его. С самого начала, увидев бородатых, свирепых фокейских воинов, они грозно подняли вверх свои змеевидные жезлы. Горожане наспех приготовили для нас нехитрый пир, где было даже вино, впрочем, разведенное пятью частями воды: должно быть, тут уже не раз имели дело с пьяными моряками. Солнце зашло, озарив багровым отсветом горные вершины и море, а Дионисий все мешкал с отъездом.

Жрецы начали бросать на него косые взгляды, давая понять, что не собираются предоставлять убежище боевым кораблям, даже ионийским, а могут принять только больных и раненых.

— Ясно, — сказал наконец Дионисий. — Ионийцы потерпели поражение и на суше, и на море, и теперь персы стали вам ближе соплеменников. Мы выйдем в море при первом же благоприятном знамении богов.

Когда на остров опустились сумерки, Дионисий отозвал меня в сторону. Мы постояли, вдыхая холодный воздух, напоенный пряными ароматами садов, которые окружали храм, после чего Дионисий, почесывая бороду, проговорил:

— Турмс, ты человек ученый, поэтому я прошу у тебя помощи. Не хочется мне обижать этих старцев и их бога, но выхода нет: нас ожидает опасное плавание, и я не вправе потерять ни одного человека. И вот я решил добром или силой увезти с собой кого-либо из родственников Асклепия. Не слишком старого, чтобы он смог выдержать тяготы пути, но обученного врачевать раны, морскую лихорадку и другие недуги. Хорошо бы еще, чтобы он говорил по-финикийски. Впрочем, этот язык местные жрецы, как правило, знают.

— Безумец! Что ты задумал?

Он посмотрел на меня, вращая своими бычьими глазами, будто его мучила совесть, и вскричал:

— Турмс, неужели ты не понимаешь, что персы забрали себе все боевые корабли от Кипра до Финикии и дальше, вплоть до Египта! Море беззащитно, как брюхо у коровы! Так да здравствует Кайрос — бог удачи!

— Клянусь бессмертными! — не верил я своим ушам. — Одно дело — благородная война за свободу, и совсем другое — разбой на просторах моря. Жизнь пирата коротка, а смерть страшна и бесславна. Все его преследуют, нигде нет для него спасения, и имя его проклято среди честных людей.

— Ты ли, Турмс, поджигатель храмов, говоришь мне это? — ощерился Дионисий.

— Мы с Дориэем не пойдем за тобой, — твердо сказал я.

— Раз так, счастливо оставаться! — не возражал Дионисий. — Поживите среди гостеприимных жрецов и попробуйте потом объяснить персам, кто вы и откуда тут взялись. До встречи на берегах Стикса — хотя клянусь, тебе придется долго дожидаться меня там!

Слова Дионисия смутили меня. Я задумался.

— Лекари слишком дорожат своей жизнью, — сказал я наконец. — И их можно понять: им ли не знать, как легко оборвать ее одним взмахом меча. Даже врачи из Милета отказывались выходить в море, хотя на суше всегда с готовностью и безвозмездно лечили всех, кто был ранен в морском сражении. Тем более никто по своей воле не захочет плавать на пиратском корабле!

— А кто говорит о пиратах? — возмутился Дионисий. — Мы просто не признаем себя побежденными и продолжим бить врагов в их же водах. А лекаря, как, впрочем, и каждого, кто последует за мной, я сделаю богатым.

— Даже если он останется жив, — пробормотал я, — когда-нибудь его все равно выведут на чистую воду, и никакое богатство тогда не спасет…

— Турмс, — оборвал меня Дионисий, — перестань болтать и найди лекаря, не то, нравится тебе это или не нравится, придется бросить тебя на острове!

И я побрел прочь, вздыхая и ломая голову над тем, как выполнить это поручение. Вдруг в некотором отдалении я заметил коренастого молодого человека, чья фигура показалась мне знакомой, так что я громко окликнул его. Но когда он обернулся, я увидел в его руке змеевидный жезл. Лицо у него было округлое, глаза живые, а лоб изрезан морщинами.

— Кто ты? — спросил я. — Впотьмах мне почудилось, что я тебя знаю.

— Меня зовут Микон, — ответил он. — Я — посвященный, но я тебя не помню.

— Микон? — повторил я. — Когда мы ходили под Сарды, был с нами один гончар из Аттики — тоже Микон. Он пошел воевать, чтобы добыть денег и купить себе маленькую печь для обжига, но вернулся в Афины таким же бедняком, как перед походом. Это был настоящий богатырь, кряжистый, как дуб, и с ним не страшны были никакие персы. Но при этом у меня никогда не возникало чувство, будто я давно его знаю, — не то что с тобой!

— Ты явился кстати, — сказал Микон. — Мой разум в смятении, и я не нахожу себе места… Чего ты хочешь?