Турмс бессмертный
Шрифт:
Сегестяне никогда не отличались особой смелостью, но они были в бешенстве из-за гибели своих любимых лошадей и собак, так что являли собой грозную силу. Они сражались за свое имущество и свои земли и намеревались погибнуть, но не уступить чужестранцам. Поэтому они бесстрашно дрались, ни на миг не забывая об убитых бессловесных любимцах. Но куда более опасными противниками были тренированные и закаленные в многочисленных состязаниях атлеты, привыкшие развлекать своих хозяев, показывая им чудеса силы и ловкости.
Дионисий криками подбадривал своих людей:
— Фокейцы, еще наши предки бились на этом поле, и здесь даже стоит один наш надгробный памятник! Думайте же, что вы у себя дома сражаетесь за свою жизнь!
И еще он кричал вот что:
— Фокейцы, быть может, слава — это и не очень важно для вас, но не забывайте, что вы сражаетесь за ваши сокровища! Видите этот сброд из Эрикса? Он только и мечтает погрузить наше добро на ослов и мулов и забрать его себе — если, разумеется, нас сейчас одолеют!
Измученные фокейцы издали такой крик бешенства, что сегестяне на какое-то мгновение в недоумении опустили мечи. Дориэй же глянул в небо и воскликнул:
— Слушайте, слушайте! Это шумят крылья богини победы, которая благоволит к нам!
Он сказал это в тот короткий миг тишины, который знаком участникам любого сражения. Может быть, это всего лишь кровь шумела у меня в ушах, но мне показалось, что где-то высоко над нашими головами шелестят огромные крылья. Фокейцы тоже слышали этот звук — так, по крайней мере, они потом говорили.
Дориэя охватил какой-то прямо-таки сверхъестественный восторг, силы его многократно умножились и никто уже не мог устоять пред ним. Рядом со спартанцем продвигался вперед Дионисий. Нагнув по-бычьи шею, он топором прорубал себе путь, а за ним шли фокейцы, думавшие только о своих сокровищах и поэтому ненавидевшие гоплитов Сегесты — как препятствие между собой и своей добычей. Короче говоря, вскоре мы прорвали ряды воинов, а легковооруженные солдаты сразу же в панике бежали, распугивая лошадей и опрокидывая псарей, которые от неожиданности выпускали из рук поводки, так что собаки, почуяв свободу, принимались кусать всех подряд.
Наша атака застала врасплох также и царя Сегесты, так что он не успел куда-нибудь скрыться. Дориэй мгновенно убил его, и тот даже не защищался. Шлем с собачьей короной покатился по земле, и Дориэй, схватив его, поднял высоко над головой, показывая всем окружающим.
Впрочем, сегестяне не слишком-то ценили своего царя и его собачью корону. Куда больше, чем гибель властителя Сегесты, их испугало поведение Кримисса и его явное расположение к Дориэю. Но фокейцы всего этого не знали и издали триумфальный клич, не обращая внимания на то, что гоплиты начали смыкать за ними свои ряды, а путь к городу был загорожен боевыми колесницами и легковооруженными воинами.
И тут со стороны Сегесты раздались громкие испуганные крики. Оказывается, возничие боевых колесниц, стремясь отвести дорогих животных в безопасное место, резко повернули упряжки, безжалостно давя при этом отступавших солдат. Они кричали, что все потеряно и город пал. Люди на стенах Сегесты уверились, что битва проиграна, поскольку увидели, что многие удирают, а колесницы возвращаются в город, неожиданно напали на немногочисленных стражников, отобрали у них оружие, заперли ворота и объявили город своим.
Потеряв царя и поняв, что Сегеста восстала, представители знати прервали битву и собрались на совет. Мы же тем временем уже добрались до городских ворот, причем никто даже не пытался нам помешать. Каждый из бывших защитников думал только о спасении собственной шкуры, и, убегая, они сбивали с ног и топтали друг друга. Достигшие городских стен умоляюще тянули вверх руки и уверяли, что их насильно заставили воевать и что они, конечно же, на стороне восставшего народа. Некоторых, кричавших особенно убедительно, втягивали на стену; весьма невысокая и глиняная, она лишь кое-где была укреплена камнями и деревянными кольями.
Говоря о населении Сегесты, я имею сейчас в виду богатых купцов, ремесленников и владельцев мастерских, у которых были рабы и ученики. До сих пор их голоса мало что значили, так как Сегестой и всем Эриксом правили землевладельцы и представители знатных родов, к которым власть переходила по наследству. Они привыкли выбирать кого-то из своих носителем собачьей короны. Однако местные жители не имели ничего общего с безземельными работниками и пастухами, которые шли за нами.
Возле ворот мы остановились, чтобы стереть кровь и перевести дух. Дориэй ударил краем щита в створку и потребовал, чтобы его впустили. При этом он надел собачью корону, желая показать всем, кто теперь царь Сегесты. Корона была мала ему, и он то и дело поправлял ее, ругая местных уроженцев за их крохотные головы. (Сегестяне и собак разводили каких-то особых, с маленькими головками.)
К нашему удивлению, ворота с шумом распахнулись, и нам навстречу вышли оба сына Танаквиль, которые торопливо и с хмурыми лицами приветствовали Дориэя как царя Сегесты. Потом они провели нас в город и быстро закрыли ворота. Фокейцев осталось в живых всего около сорока человек. Многие из них едва держались на ногах от усталости, неся на плечах или ведя под руки своих раненых товарищей. Народ встретил Дориэя радостными криками, расхваливая прекрасно проведенный бой, а вскоре мы увидели Танаквиль, которая шла нам навстречу, обряженная в парадные финикийские одежды. Рабыня несла над ее головой зонтик — как доказательство ее родства с карфагенскими богами.
Танаквиль величавым кивком приветствовала Дориэя и воздела обе руки, очевидно, желая что-то сказать. Дориэй же немедленно передал ей шлем с песьей короной, который мешал ему, и застыл, переминаясь с ноги на ногу и смущенно оглядываясь по сторонам, как если бы он не знал, что делать дальше.
По моему мнению, спартанец мог бы более сердечно поздороваться со своей земной супругой, даже если он и связал себя тесными узами с белотелой морской богиней Фетидой. Поэтому я поспешно сказал:
— Танаквиль, я от всего сердца приветствую тебя. Поверь, что ты для меня сейчас прекраснее солнца, но Арсиноя пока еще находится в лагере, и мы должны спасти ее, чтобы она не попала в руки сегестян.