Турмс бессмертный
Шрифт:
Отказавшись от преследования уходящих сторожевых судов, мы гребли вдоль берега, стараясь увеличить расстояние между нами и черно-красными судами. Те же, готовясь к бою, стремительно опускали паруса.
Мужчина, которого мы вытащили из моря, немного успокоившись, рассказал, что он этруск благородного происхождения и никогда не был воином. Он изрыгнул соленую воду и внимательно посмотрел на нас умными глазами, смахнув кровь с израненного лба. Этруск умел говорить по-гречески. Указывая зачем-то на голову Горгоны, изображенную на его панцире, он сообщил, что его зовут Ларс Тулар и потребовал от нас немедленно направиться в порт и сдаться властям. В противном случае, уверял он, мы станем добычей флота, приближающегося с востока, или разобьем свои корабли в щепки о предательские прибрежные скалы Сардинии.
Люди Дионисия ехидно смеялись в ответ, толкали его и пытались стащить с него браслеты. Но Дионисий запретил им оскорблять достойного пленника и сказал:
— Ты, должно быть, занимаешь высокое положение, поэтому я прикажу убить тебя мечом, причем убить быстро, хотя ты, видимо, и не подарил бы нам столь легкой смерти, окажись мы в твоих руках. Но ты сможешь уцелеть и вернуться домой, если укажешь нам путь в безопасные воды.
Этруск ответил:
— Надо мне было поверить в приметы, когда вчера вечером я увидел свернувшегося крота и когда черные мухи кусали меня на восходе солнца так, что я проснулся. Однако же я не придал этому значения и теперь расплачиваюсь за свое легкомыслие. Лучше бы мне утонуть вместе с кораблем, на который занесла меня судьба. Впрочем, человеку, дожившему до моего возраста и привыкшему к роскоши, не хочется думать о смерти. Поэтому я и схватился за протянутое мне весло, не слишком хорошо понимая, что именно я делаю.
Дионисий долго смотрел на рассекающие волны вражеские военные корабли, которые сигналили друг другу щитами, а затем приказал рулевому увеличить скорость. Когда же тот ответил, что гребцы совершенно выбились из сил и им даже некогда перевести дух, Дионисий велел ему замолчать и выполнять распоряжения. И вскоре нам удалось сильно вырваться вперед, тем более что преследующие нас суда двигались сомкнутым строем и гребли равномерно, учитывая скорость самого тихоходного корабля. Наши гребцы едва дышали, многие теряли от усталости сознание, и даже пятидесятивесельник едва поспевал за нами; Дионисий же громким голосом хвастался успехами фокейцев в судостроении: вот, мол, какой быстроходный и прочный корабль построен на верфи в Гимере.
Затем он извинился перед этруском, что не обращает на него внимания, и добавил:
— Я не хотел обидеть тебя. Конечно, корабль требует внимания, однако ты очень скоро погибнешь, и тебе не придется мучиться долгим ожиданием.
Наш благородный пленник обливался от страха холодным потом, и голова Горгоны на его груди вовсе не успокаивала его. Своего поведения он очень стыдился и также попросил у Дионисия прощения:
— Я ведь не моряк и не воин. Я разбираюсь в счете, знаю толк в горном деле и служу начальником порта. Я умею обучать рабов трудиться на шахте, умею находить в горах залежи руды. Только из тщеславия поднялся я на палубу сторожевого корабля, ибо хотел прославиться, победив вас. О боги, и зачем я полез в военные дела? Разве мало у меня занятий на берегу?
Закрыв один глаз левой рукой и высоко подняв правую, он произнес молитву на своем родном языке, а потом, немного успокоившись, грустно улыбнулся и сказал:
— Я вижу уже врата забвения и тех, кто держит молоты по обеим их сторонам. Сейчас уже не имеет значения, приму я достойную смерть или же она будет позорной. Хотелось бы, правда, узнать, обретет ли мое тело вечное пристанище… впрочем, море — это и есть большая могила. Запомните: имя мое — Ларс Тулар.
У всех сразу пропало желание издеваться над человеком, проявившим в ожидании смерти такое присутствие духа. Тем более что наше внимание почти целиком поглощали черно-красные военные корабли в пенящемся за ними море. Дионисий, хитро прищурив глаза, посмотрел на гоплита, потрогал пальцем острие меча, погладил бороду и сказал:
— Нет сомнения, ты смелый человек. А что ты думаешь о моем предложении вывести нас в безопасные воды? Присоединяйся к нам и плыви с нами в Массалию, коли полагаешь, что земляки не станут больше уважать тебя.
Но этруск покачал головой и ответил:
— Я не верю, что вам удастся спастись, да и в мореходстве я ничего не смыслю. Будь моя воля, я бы выбрал кратчайший путь: отсюда — туда. По правде говоря, мое усталое потное тело уже тяготит меня.
Мы с Миконом и даже рулевой Дионисия, растроганные откровенностью этруска, в один голос заявили, что убивать такого человека было бы серьезной ошибкой. Но Дионисий посмотрел на военные корабли, которые развернулись, чтобы окружить нас, жестко улыбнулся и сказал:
— Вы — глупцы и не знаете, что говорите. Боги послали его нам как жертву, вполне их достойную. Я совершенно уверен в этом. Возможно, именно бессмертные посоветовали ему ухватиться за наше весло, чтобы мы могли пролить его кровь во имя нашего спасения. Другого выхода у нас нет.
Он произнес эти слова, внимательно оглядывая небо, море и прибрежные холмы. Ветер был обманчивым, постоянно менял направление, а далеко на севере темнели тяжелые тучи. Главный гребец высунул голову из-под палубы и крикнул, что его люди не выдерживают такого напряжения. Дионисий рявкнул, чтобы тот замолчал, и приказал команде пятидесятивесельника поставить мачту и держать парус наготове. Нам он тоже велел установить мачту и вытащить парус, хотя это и уменьшило нашу скорость. Приказы он отдавал голосом, звенящим от бешенства, но потом обратился к нам совершенно спокойно:
— Мы ничего не потеряем, приготовившись к далекому плаванию. А если придется вступить в бой, то не беда, что мачта и парус окажутся за бортом.
Он попросил Ларса Тулара снять шлем и доспехи, браслеты и перстень, приказал принести муки и соли и собственноручно нахлобучил на голову этруску увядший жертвенный венок. Тот обливался холодным потом; толстый и нагой, он улыбнулся дрожащими губами и сказал:
— Мне совсем не страшно. Дрожит только мое тело, рабом которого я являюсь.
Микон посмотрел на него припухшими глазами, присел перед ним на корточки, сложил ладони и сказал:
— Веришь ли ты в то, что вернешься, Ларс Тулар, и прошел ли ты обряд посвящения?
Ларс Тулар поднял голову, бросил на него презрительный взгляд и ответил:
— В моих ушах уже шумит время, готовое подхватить меня на свои крылья и дать мне новую жизнь, а твой голос доносится до меня издалека, как слабый писк. Я Ларс. Не нужно мне ни помазания, ни посвящения. Я знаю обо всем с самого рождения.
Микон с завистью покачал головой и собрался было расспросить этруска о его познаниях, но Дионисий не позволил этого, потому что очень торопился. Отведя Ларса на корму, он схватил его за волосы и перерезал ему жертвенным ножом горло от уха до уха, так что кровь тиррена брызнула на пенящийся бурун за бортом корабля. Проделал он это, беседуя с богами моря и воздуха, которым и посвящал жертву. Кровь пленника еще вытекала из огромной раны, когда Дионисий приказал морякам поднять парус. Северный ветер усилился и сразу же раздул полотнище, а скорость увеличилась так, что запыхавшиеся гребцы смогли наконец оторваться от весел. Небо мгновенно потемнело.
Скоро тело Ларса перестало содрогаться в предсмертных конвульсиях, и Дионисий вложил в рот покойника монету и столкнул его в море. Он сразу же пошел ко дну и у нас на глазах исчез в водовороте — только увядший жертвенный венок покачивался на волнах… Северный ветер стал таким сильным, что рвал канаты и парус.
Теперь у нас было большое преимущество перед противником, потому что наши преследователи до последнего мгновения шли на веслах, чтобы легче было атаковать нас. Они впопыхах ставили мачты и поднимали паруса, а ветер сталкивал их суда друг с другом. Но никто из нас не кричал от радости, и Дионисий не хвалился своей жертвой. Он со своим рулевым был занят тем, что прикидывал, куда нам сейчас безопаснее плыть.