Турмс бессмертный
Шрифт:
Должен признаться, что, наблюдая за этой парочкой, я вовсе не испытывал дружеских чувств. Едва лишь Арсиноя поняла, что у спартанца больше ничего нет, как она немедленно поднялась, отряхнула колени и заявила, что не желает мучить Дориэя, у которого, вероятно, страшно болят раны.
Дионисий же тем временем развернул корабли и приказал до предела увеличить скорость, чтобы нас не сносило к берегу и чтобы мы быстрее оказались в открытом море, где нас не могли бы заметить с суши. Однако он видел все, что происходило на палубе и, подходя к нам, рассеянно теребил большие золотые серьги, украшавшие его уши.
— Арсиноя, — почтительно произнес он, — моим людям ты кажешься одной из бессмертных, и твое присутствие мешает им грести. Если же ты позволишь им долго любоваться собой, то в их головах наверняка зародятся крайне опасные мысли — уж я-то их знаю! Поэтому лучше будет — и для Турмса, и для тебя, — если ты спустишься вниз и не станешь часто показываться на палубе.
По выражению лица Арсинои я понял, что она готова возразить Дионисию, и мне пришлось срочно вмешаться:
— Никто не собирается тебя принуждать, Арсиноя, но будет обидно, если палящее солнце обезобразит твою белую, как горный снег, кожу.
Арсиноя испуганно вскрикнула и торопливо принялась одергивать тунику.
— Почему ты сразу не сказал мне об этом? — упрекнула она меня и направилась в маленькую каюту под палубой, которую приготовил для нее рулевой. Поймав на себе мой взгляд, она приостановилась и негромко произнесла:
— Не сердись, Турмс, и не думай обо мне плохо. Клянусь богиней, я готова тотчас выбросить все дары спартанца в море, если ты пообещаешь, что не будешь больше так смотреть на меня! Наверное, я чересчур жадная и слишком люблю драгоценности. Мне приятно получать подношения от мужчин — особенно если они редкие и дорогие. Турмс, любимый, надеюсь, ты помнишь, что от тебя я до сих пор не имела ничего, кроме нескольких мелочей?
Тут она подошла ко мне, обняла и добавила: — Но ты не думай, что я требую от тебя подарков! Ведь ты сам — очень-очень дорогой подарок, лучше которого я и желать не могу. Вот только не будь мелочным и не запрещай мне брать дары от других. Я уже давно поняла, что у тебя — широкая душа, не приличествующая мужчине, связавшему свою судьбу с женщиной. Правда, я люблю тебя таким, какой ты есть, и, когда мы вместе, мне достаточно тощей тростниковой подстилки и кусочка соленой рыбы на обед. Но ведь гораздо лучше иметь красивый дом и верных слуг, которые содержат его в порядке, и рабов, возделывающих поля. Так разреши мне думать о будущем и копить золото!
Ее слова уменьшили мою боль, ибо она ясно дала понять, что собирается быть со мной до конца дней. Заметив, что я сменил гнев на милость, жрица погладила меня по щеке и попросила:
— Турмс, попытайся понять свою Арсиною и не думай по обыкновению только о себе. Красота — мое единственное богатство, которое, кстати, с каждым днем тает. Прости меня, пожалуйста, за то, что я хочу воспользоваться им с выгодой для себя, люби меня со всеми моими недостатками и запомни, что я не могу уже измениться.
— Ах, Арсиноя, — проворчал я, — ты журчишь, как неугомонный ручеек, и вечно заставляешь меня беспокоиться — ведь я никогда не знаю, чего ждать от тебя в следующую минуту. Но, может, именно поэтому я так люблю тебя и так страдаю? Стоит мне только протянуть руку, чтобы схватить тебя, как ты тут же ускользаешь. Скажи, Арсиноя, как приблизиться к тебе?
Широко открыв глаза, она соблазняюще бесстыдно взглянула на меня и ответила:
— Ну, Турмс, тут уж решай сам…
За тоненькой перегородкой слышался плеск весел шум волн, и мы снова были вдвоем. Ее тело не знало усталости, и с каждым мгновением она казалась все более оживленной. К вечеру Арсиноя была по-прежнему свежа и весела, я же чувствовал себя как выжатый лимон. Она всегда была выносливее меня.
5
Мы уже целых три дня плыли в открытом море, и все это время гребцы работали не покладая рук, поскольку ветер не желал помогать нам в пути. Но никто из фокейцев не роптал, все охотно подчинялись командам Дионисия, радуясь, что каждый взмах весел отдаляет нас от жестоких карфагенян. На ночь мы связывали корабли канатами, и кошка Арсинои скакала с судна на судно, а ее светящиеся в темноте глаза вызывали у моряков суеверный страх.
Вечером четвертого дня Дориэй, опоясавшись мечом, принялся разговаривать с ним и распевать боевые гимны, чтобы поднять себе дух, а затем отправился к Дионисию и встал перед ним, широко расставив ноги.
— О чем ты думаешь, Дионисий из Фокеи? — спросил спартанец. — Мы уже давно оторвались от карфагенских судов. Солнце и звезды подсказывают мне, что с каждым днем мы все дальше уходим на север. Так мы никогда не достигнем Эрикса.
— Ты прав, Дориэй, и я как раз собирался поговорить с тобой об этом, — добродушно ответил Дионисий и поднял большой палец, подавая знак своим людям. Те схватили Дориэя за руки и ноги и связали, как барана. Все произошло так молниеносно, что спартанец не успел даже прикоснуться к мечу. Он начал страшно ругаться и вырываться, но потом вспомнил о своем достоинстве и замолчал, с ненависть глядя на Дионисия.
— Видишь ли, Дориэй, потомок Геракла, — миролюбиво начал Дионисий, обращаясь не только к пленнику но и к своим людям, которые весьма неохотно подчинились команде напасть на Дориэя. — Мы уважаем твою отвагу, и по происхождению ты выше нас всех, однако не станешь же ты отрицать, что удар веслом полученный тобою у Лады, время от времени напоминает о себе. Твой божественный предок Геракл иногда тоже помрачался умом, и тогда у него в ушах стоял беспрерывный детский плач. Я очень огорчился, когда увидел, что ты разговариваешь со своим мечом, будто это живое существо, а не бездушная железяка. И уж совсем мне стало невмоготу, когда ты повел речь о звездах, солнце и морском деле, в котором ты ровным счетом ничего не смыслишь. Для твоего же спокойствия мне придется поместить тебя в канатный ящик и держать там до тех пор, пока ты не угомонишься, а мы не приплывем в Массалию.
Моряки успокаивающе похлопывали Дориэя по спине:
— Не сердись на нас, мы поступаем так для твоего же блага. Водные просторы частенько вызывают шум в непривычных к морю головах. Даже хитроумный Одиссей приказал привязать себя к мачте, когда услышал с прибрежных скал пение сирен.
Дориэй трясся от ярости так, что качался корабль. Он кричал:
— Зачем, зачем вам плыть в Массалию?! Вместо тяжелого морского путешествия я предлагаю вам легкий бой на суше, после же того, как мы добудем корону Сегесты, я поделю между вами тамошнюю землю и прикажу построить дома, где все мы сможем жить и воспитывать будущих воинов — наших сыновей. Рабы-элейцы будут возделывать наши земли, а с сиканами я вам даже разрешу позабавиться: поохотиться на них, попользоваться их женщинами… Дионисий же хочет лишить вас этого!