Турмс бессмертный
Шрифт:
Когда упряжки отъехали довольно далеко, стоящие в них воины метнули в нас свои копья и колесницы остановились, а возничие сошли с них и начали успокаивать дрожащих и покрытых пеной лошадей, проклиная нас и грозя нам кулаками. Фокейцы успели уже выйти из своего укрытия и выстроились сзади за Дориэем в одну линию, щит к щиту; чуть позже появилась и вторая линия. Также и покрытые грязью повстанцы из Эрикса перескочили через ров и стали, ловко размахивая палицами и палками, издавать воинственные клики.
Тут сегестянские гоплиты посторонились, и дрессировщики боевых собак спустили их с привязи и науськали на нас. Оскалив зубы, собаки с рыком бросились вперед. На мне был панцирь и поножи, на Дориэе — тоже, фокейцы же прикрывались щитами. Дориэй страшно кричал на собак и бил их прямо в нос так, что они с воем валились на землю. Но даже шум битвы не мог перекрыть испуганные вопли сиканов, убегающих в лес. Это так развеселило Дориэя, что он расхохотался и принялся хлопать себя по коленям. Смеялся он долго, и мне показалось, что его смех очень подбодрил фокейцев.
Миновав нас, псы кровожадно набросились на повстанцев из Эрикса. Они впивались зубами в их незащищенные шеи, перегрызали им вены и кусали их за руки. Однако крестьяне выдержали бешеную атаку этих ненавистных им животных и радостно кричали, если убивали какую-нибудь собаку ударом палки. Ненависть простолюдинов объяснялась тем, что убийство породистой собаки издавна считалось в Эриксе одним из самых тяжких преступлений, так что эти крестьяне и их жены вынуждены были безропотно принимать укусы и молча смотреть, как собаки уничтожают их овец и пугают детей.
Я думаю, что изначально Кримисс, священная собака Сегесты, не должна была принимать участия в этой атаке. Может быть, она сорвалась с привязи или ее отпустили случайно. Во всяком случае, эта уже поседевшая и незлобивая собака, которая в течение долгих лет вела спокойную и тихую жизнь в уютной будке, пришла следом за своими сородичами и теперь удивленно озиралась вокруг, не понимая, что происходит. Визг и рычание собак возбуждали ее, а доносящийся со всех сторон запах крови дразнил ее нежное обоняние. Дориэй громко окликнул ее, и эта огромная и толстая псина сразу же успокоилась, подбежала к нему, дружески обнюхала его колени и подняла морду, чтобы заглянуть ему в глаза.
Спартанец погладил пса по голове и дружески заговорил с ним, обещая, что, как только он, Дориэй, заполучит собачью корону, он будет дарить Кримиссу еще более красивых девушек, чем пес получал прежде. Священная собака, тяжело дыша, легла у его ног, чтобы отдохнуть после недолгого бега. Она хитро косилась на блестящую шеренгу сегестянских гоплитов, морщила нос и щерила свои желтые зубы.
Фокейцы не увидели в этой сцене ничего необычного, зато юноши из знатных родов Сегесты очень разволновались. Раздались крики изумления, и сам царь снизошел до того, чтобы свистнуть собаке и призвать ее вернуться, так как понял, что его счастье вот-вот ускользнет. Но собака притворялась, что не слышит царского свиста и зова своего проводника, а продолжала нежно смотреть на Дориэя и облизывать его окованные металлом сандалии.
Я тоже наклонился и погладил собаку по спине, и она лизнула мне руку в знак расположения, однако Дориэй рассердился и велел оставить собаку в покое — это была его добыча, и я не имел к ней никакого отношения.
Сегестяне до смерти перепугались, когда увидели, что простолюдины осмеливаются убивать их собак. Они начали звать их обратно, а дрессировщики, забыв о себе, бегали по полю брани и пытались взять своих питомцев на поводки. Желая пощадить чувства Кримисса, Дориэй запретил убивать четвероногих воинов, но взбунтовавшиеся жители Эрикса не могли сдержать себя.
И вот Дориэй обратился к священной собаке и приказал ей оставаться на месте и охранять надгробный памятник его отца. Правда, это были останки некоего Филиппа из Кротона, а вовсе не родителя Дориэя, но спартанец, по всей вероятности, забыл об этом. Собака положила голову на передние лапы и закрыла глаза. Тогда Дориэй окинул взглядом фокейцев, дал знак Дионисию и ударил по щиту, велев начать наступление. Мы двинулись к сегестянским гоплитам, и я ни на шаг не отставал от Дориэя, следя, чтобы он меня не обогнал. Когда Дионисий из Фокеи понял, что наступила решительная минута, он заткнул веревку за пояс, схватил щит и меч и поспешил занять место справа от Дориэя.
Ни Дориэй, ни Дионисий не оглядывались. Мы трое шли плечом к плечу и все больше торопились, потому что каждый из нас боялся отстать от двоих других; Дориэя подгоняло чувство собственного достоинства, что его не зря считают славным воином, меня — тщеславие. Но более всего Дориэй опасался того, что мы обгоним его хотя бы ненамного, поэтому вскоре мы перешли на бег. За нашими спинами раздавались воинственные крики фокейцев и топот ног пытающихся догнать нас людей. Судя по грохоту барабанов, сиканы тоже старались не отставать, да и повстанцы из Эрикса неслись следом за нами.
До гоплитов было около двухсот шагов, и это расстояние уменьшалось куда быстрее, чем я могу это описать. Однако я все же полагаю, что не было в моей жизни пути длиннее. Я очень боялся и спасался только тем, что неотрывно смотрел вниз, на кончики пальцев ног. Я не поднимал глаз до тех пор, пока не услышал крик Дориэя, который призывал меня прикрыться щитом от копий, полетевших в нас. От тяжести вонзившихся в щит вражеских копий моя рука едва не опустилась, а одно острие; даже ранило меня, хотя тогда я этого не заметил. Я как раз пытался стряхнуть копья со щита, когда увидел вдруг блеск меча Дориэя, который ловко разрубил древки, так что я успел закрыться сразу полегчавшим щитом прежде, чем мы столкнулись с гоплитами.
В вихре борьбы пересыхает горло, сжимается сердце и человека охватывает какое-то упоение, не позволяющее ему чувствовать боль от ран. Когда наши щиты ударились о щиты сегестян, Дориэй, Дионисий и я уже знали, что сейчас нам наконец-то окажут яростное сопротивление. Несмотря на силу нашей атаки, мы не смогли взломать их ряды — они только выгнулись назад.
Я совершенно уверен, что во время битвы невозможно предугадать ее течение и тем более исход, ибо люди слишком заняты спасением собственной жизни в многочисленные решительные минуты. Мы нападали так стремительно, что некоторые гоплиты, стоявшие в первом ряду, дрогнули и чуть-чуть отступили, потащив за собой при этом всю шеренгу, ибо щиты сегестян вплотную примыкали друг к другу. В итоге нам удалось атаковать и следующую шеренгу, а фокейцы не отставали от нас ни на шаг; вскоре началась схватка на мечах, один на один.