Турухтанные острова
Шрифт:
Идущие первыми запели:
Тучи над городом встали… В воздухе пахнет грозой, —подхватили все остальные:
За далекой за Нарвской заставой Парень идет молодой……Спустя много лет после войны Антон Васильевич услышал по радио, что в День Победы на площади напротив Кировского райсовета, у памятника Кирову, собираются ветераны, воины народного ополчения от «Экспортлеса»,
— Савелий Викентьевич…
Антипов поспешно обернулся. Всмотрелся в Антона Васильевича.
— Васька?.. Колюзин?
И долго терся лицом о плечо Антона Васильевича, пытаясь и не умея скрыть слезы…
Ополченцы из «Экспортлеса» приняли свой первый бой под Лугой…
Перейдя поле и шоссе, Антон Васильевич углубился в лес, который здесь не был гуще, но деревья — выше. И от этого сделалось сумеречно. Верхушек не видно. Под ногами, по засыпанной бурой хвоей земле, росла реденькая трехлистая заячья капустка. Метра на четыре вверх стволы елок гладкие, лишь кое-где торчали тонкие засохшие обломки — сучки, словно вбитые в древесину обрубки ржавой телеграфной проволоки. Всюду сгнившие, трухлявые пеньки, рассыпающиеся под ногой, как песчаные детские куличи. И — тихо. Хоть бы где синица цвинькнула. Лишь далеко, словно лучину щипнули, — тр-р-р! — ударил по дереву дятел.
Старый лес кончился, и Антон Васильевич оказался на давней, поросшей подлеском порубке. На омшаре увидел старую гать, когда-то выложенную березняком. Березняк этот сейчас был похож на размокшие и раздавленные папиросы: из разрывов в тонкой, словно папиросная бумага, бересте высыпалась древесная труха.
За болотцем, на пригорке, шумел светлый, пригожий лесок. Кудрявый, радостный.
Антон Васильевич присел на пенек. И долго смотрел на гать во мху, на елочки, взбежавшие на пригорок, все одинаковые, в зеленых сарафанах, как участницы школьной художественной самодеятельности, на запутавшиеся в малиннике куски ржавой колючей проволоки.
Все течет, все изменяется, и дай бог, чтоб не все возвращалось вновь…
В Поречице Антон Васильевич пробыл чуть больше двух недель.
В тот день они заканчивали коровник. Антон Васильевич сидел на крыше, крепил стропила. Он увидел, как на шоссе, у избы бабки Параскевы, остановилось запыленное такси, перевалило через придорожную канаву и, покачиваясь, покатило к ним. В машине рядом с шофером сидела Екатерина Степановна.
— Что случилось? — встревожился Антон Васильевич, торопливо слез с крыши.
— Тяпа, поздравляю! У тебя — двойня! Две девочки, дочки! — крикнула Екатерина Степановна, еще не доехав до них.
— Ну-у? — Известие, кажется, не очень обрадовало Тяпу.
— Сейчас же садимся в машину и — домой! — распоряжалась Екатерина Степановна.
— Поздравляю! — подошел к ней Виталий.
— Хорошо, что вы оставили точный адрес. А так разве здесь найдешь!
— Да, тяжеловато… А машинку-то лучше отпустить. Через час идет курьерский поезд. Вы на нем приедете раньше, чем на такси. Он останавливается здесь на три минуты.
— Да, но дают ли на него билеты?
— Не имеет ровно никакого значения.
— А это что такое? — удивленно воскликнула Екатерина Степановна, заметив у Тяпы под глазом синяк.
— Ничего особенного! — сказал Виталий. — Отскочил небольшой сучок от бревна. У нашего брата, шабашника, это бывает. Знакомое явление.
— А ты где был? — напустилась Екатерина Степановна на Антона Васильевича. — Что, присмотреть не мог? Знаешь, что человек в первый раз за такое дело взялся.
— Что, это я ему? — вспылил Антон Васильевич.
— Еще не хватало!
— Ничего, ихнему брату, киношникам, это полезно. Пусть познают жизнь во всех ее проявлениях! Хорошо, хоть этим кончилось!
— Да, могло быть хуже! — профессионально подтвердил Виталий.
«Дуры-курицы!» — ничего не сказав Екатерине Степановне, в душе глубоко сожалел Антон Васильевич, что все закончилось лишь таким образом.
Договорились так, что Антон Васильевич с Тяпой уедут, Виталий останется. А через пару дней они вернутся.
Виталий пошел их провожать. В кассе билеты на курьерский поезд не выдавали, поэтому пассажиры спокойно прохаживались по платформе. Когда поезд остановился, двери во всех вагонах отворились. Проводники высыпали на площадки, деловито протирали поручни. Следующая остановка — город. Екатерина Степановна в душе посетовала, что отпустила такси, полагая, что они в этот состав уже не сядут. Выручил Виталий.
— Подождите-ка. — Подмигнул одной проводнице, полной, в короткой юбке, с толстыми коленями: — Здравствуй, слоник. Ты меня узнаёшь? — А дальше последовало: мур-мур. Виталий кивнул на стоящую за его спиной троицу: — Заходите.
Екатерина Степановна, Антон Васильевич и Тяпа устроились в ближнем, оказавшемся свободном купе.
— Ладушки. Сейчас будете пить чай. А пока побалуйтесь немножко. — Виталий, зашедший вместе с ними в купе, положил большой пакет с яблоками.
Приехав в город, прямо с вокзала Екатерина Степановна позвонила в справочное в роддом. И ей сказали, что завтра дочь выписывают. От телефонной будки до Антона Васильевича с Тяпой Екатерина Степановна бежала.
— Они выписываются завтра. А у нас еще масса дел. Хорошо, что успели.
Дома Антона Васильевича ждала записка:
«Срочно зайдите в институт. Головань».
— Ну, опять мыс Шаман! — сказал Антон Васильевич Екатерине Степановне. Другого предположения у него не было.
Татьяну из роддома встречали Ян и Мишаня. Ян встал еще полшестого, прибрал квартиру, сбегал на рынок, купил цветов, лучших, которые только продавались. Он опасался, как бы не подвел его Нескучаев, но тот заехал раньше условленного срока.
И вот теперь Ян выжидал в вестибюле, а Нескучаев прогуливался по тротуару возле своей машины, на заднем сиденье которой лежал плюшевый Мишка; посматривал на другие машины, которые пристраивались позади вдоль тротуара: «Что им, больше места нет?»
В ближайшем такси сидели худощавый мужчина, стриженный под бобрик, в поблескивающем, какого-то редкостного алюминиевого оттенка костюме, и женщина в цветастом ярком полушалке, при крупных, в виде полумесяца, золотых серьгах. Из такси вылез парень двухметрового роста.