Тут и там. Русские инородные сказки - 8
Шрифт:
К островам двинулся Бенда. Потому как одна надежда оставалась — на принца-лекаря, дворец покинувшего. Гремела его слава по стране, в чайханах легенды рассказывали об исцелениях. С самых дальних окраин старались добраться до Фару, и не отказывал он даже беднякам, говорили.
В порту повезло Бенде — капитаном судна, в нужные края направлявшегося, оказался Йаздгирд, чью мать вылечил он лет десять тому. Не забыл моряк этого, перевез без оплаты Бенду и даже мула его на борт взял. Не противилось тому и море, лекарю благоволило — и цвет волн был голубой, а качество их — совершенство. Любовался Бенда тонким водяным кружевом, рыбам-дельфинам играющим изумлялся.
На
Узнал Фару собрата-лекаря, встрече обрадовался, но извинения принес, что до вечера не сможет уделить Бенде внимания, которое следовало бы. Лишь зеленого чая и прозрачной фарфоровой чашке принес помощник Фару Бенде. Не огорчился лекарь, в углу сел, смотрел, как оперирует Фару — отточенно и сладко, словно соловей голосом касается самого сердца влюбленных. С удивлением понял Бенда, что плачет он — будто в детстве, когда впервые вышел на крышу дома и увидел распахнутый закат: розовый, сиреневый, золотой, той красоты, что не вместима в человека.
Уже под крупными солеными звездами рассказывал Бенда об огне своем.
Улыбнулся Фару:
— Ты опечален, что не можешь создать душу?
Кивнул Бенда. Потянулся к блюду со спелыми, почти черными вишнями. Ел, неторопливо обсасывал косточки и на столе из них выкладывал птицу-оберег.
— Ты запутался, — говорил меж тем Фару. — Ты думаешь, что душа — и есть жизнь. Врачу не надо создавать душу, равно как и тело. Ты вспомнил про девочку, что лепила фигурки, — но она ведь не создавала землю, нет в том нужды, песка и глины на свете с избытком. Жизнь — это связь, ты плетешь паутинную невидимую сеть. От голоса твоего и глаз твоих идет жизнь. Напиток из рук твоих не просто укрепляет тело — он как невесомая муслиновая ткань, удерживающая на цветке пугливую бабочку. Когда мужчина берет в дом невесту — он должен построить дом, а женщину — создают другие, слиянием теплых тел, что потом обращаются в прах, в песок и глину…
Слушал Бенда. Смотрел в темноту. Видел, что рождается у Фаренги внук — разрешается от бремени жена младшего сына. Видел могилу учителя Зиявуша. Видел девочку, играющую в своем саду, — но лица не мог рассмотреть. Расправляла крылья косточковая птица.
Ранним утром ушел Бенда, с другом простился. На краю рассвета — золотого, сиреневого. В порту Йаздгирдов корабль к отплытию готовился. Не удивился капитан. «Я ждал тебя», — сказал.
Всю дорогу молчал Бенда. И когда корабль скользил по мускулистым упругим спинам волн, и когда верный пегий мул шел сквозь сухие до звонкого шороха травы. Не расплескивал молчание, пока не вошел во двор, где виноградные лозы чуть прогибались под тяжестью прозрачно-розовых гроздей, а целебнолиственное дерево, что не боится ни грома, ни ветра, ни дождя, ни зноя, называемое одними эгоиз, другими карие, роняло слышные обильные орехи.
Подошел к источнику Бенда. Обернулась игравшая.
— Ты Арнавак? — спросил врач.
Удивилась девочка, рассказывать начала:
— Я Хуфрих. Арнавак — сестра моего отца, уже взрослая она, и замуж ее выдали прошлой осенью. Шарвин сын Кобада теперь мой дядя. Скоро их дочь Френа будет ходить — я ее сюда приведу играть… — Запнулась, потом несмело переспросила: — Ведь можно, да?
— Можно, — улыбнулся Бенда. — Песка и глины в саду — с избытком.
И в дом пошел.
Ольга
ФЕЯ ЧИСТОТЫ
— Вы в этом рубище на бал собрались, что ли?
— Да отстань, все нормально. Вечно ты придираешься.
— Я? Я придираюсь? В зеркало на себя давно смотрели?
— Мама, ну чего она опять начинает, скажи ей!
Все как обычно. Все в порядке даже. Вернее, как раз в беспорядке. Комнаты сестер завалены лоскутками, лентами, тюбиками с засохшими румянами, книжками, куклами, ракушками, сухими цветами, лопнувшими воздушными шариками, восточными пряностями, батарейками, фантиками… Перечислять можно долго, но Золушка готова перечислить все, что она видит, ей не впервой. Пусть устыдятся и на краткий миг, да хотя бы на мгновение, поймут, какие они сказочные неряхи. Именно сказочные, и не меньше. Только в сказках живут такие, а в настоящей жизни старшие сестры, пусть даже сводные, держат свои комнаты в чистоте и порядке. А следит за этим — да-да, вот тут уже можно возвысить голос, — следит за этим обычно их мать. Впрочем, чего ждать от матери, которая и за собой-то уследить не может. Она что, поедет на бал в платье, которое купила на распродаже? И с такой прической?
— Нормальная прическа, — недовольно сопит мачеха. Она специально встала на час раньше, чтобы помыть голову. Это уже — подвиг.
— Завивка! Укладка! Окраска! Усушка! Утруска! — Домашний тиран неумолим.
В эту маленькую девочку уже в пять лет будто бы бес вселился: покуда вся семья веселилась, шумела, разбрасывала вещи, теряла перчатки и носки, упускала выгодные скидочные предложения, Золушка находила, разыскивала, успокаивала, укладывала спать. Фея говорила, что это пройдет с годами, но с какими еще годами? Сколько еще ждать прикажете?
— Ты-то поедешь с нами? — осторожно спрашивает отец. Никогда не угадаешь, в каком настроении пребывает его очаровательная дочурка.
— Никуда я не поеду. Как я оставлю дом в таком виде? И потом — сорок розовых кустов. Нужно сегодня же посадить сорок розовых кустов.
— Кустов? Розовых? Но зачем? — пятится от ее напора отец.
— Потому что это красиво. Так, а ты тоже, что ли, в таком виде в приличное место собрался? Никого не пущу!
Потомив семейку до самого вечера, припугнув ее журналами мод и санитарно-гигиеническими нормами, Золушка, конечно, отпускает всех на бал, потому что наводить порядок дома гораздо сподручнее, когда в этом доме никого нет.
— Ну пожалуйста, пожалуйста, поехали с нами! — умоляют сестры. — Хочешь, мы завтра поможем тебе посадить твои дурацкие розы, ну и пусть они вымерзнут через неделю, мы все равно их посадим, только поехали с нами!
— Что вы посадите? Ну вот что вы посадите? Вы сорняка-то посадить не сможете толком, чтобы он у вас не вымерз. Езжайте уже, садоводы. И следите за собой, а то знаю я вас: развеселитесь, плясать пойдете, прически растреплются, одежды помнутся, приедете домой как пугала огородные. Так я вас на порог-то и не пущу!
— Пугала так пугала. Будем стоять в огороде и отпугивать ворон от твоих розовых кустов, — говорит мачеха, и они наконец-то уезжают.
Стоит Золушке вооружиться любимой шваброй, как фея-крестная — тут как тут, только ее и не хватало.
— Смотри, какую я нашла тыкву, — соблазняет она, — идеальной формы, без единого пятнышка! Специально для тебя растили в королевской оранжерее! А вот, взгляни на этих крыс! Не крысы — а фотомодели! В королевском питомнике брала. Ну а туфельки! Погляди хотя бы на них — блестят, как хрустальные, потому что они и есть хрустальные. Все как ты просила. Теперь тебе не отвертеться. Поезжай на бал, а я тут все устрою.