Тварь
Шрифт:
– А это-то вы откуда знаете?
– напрочь позабыв об этикете, я вытаращил на него глаза.
– О, это совсем просто, - рассмеялся Павел Григорьевич.
– Все оплаты заказов комиссариата проводятся через бухгалтерию. Выплаты Охотникам формируются там же. Разумеется, никто не разносит плату за охоту на тварей и за убийства людей по разным статьям, и стоимость убийства равна стоимости охоты на самую опасную и свирепую тварь. Но разница все равно есть, и знающий человек эту разницу без труда разглядит.
– Гонорар за
Павел Григорьевич лишь молча развел руками, мол, ты сам все понимаешь.
– Так что же, выходит, только... я...?
Мне стало по-настоящему гадко. На весь комиссариат, на добрую сотню Охотников, я один выполнял только свою работу...
– Какое отношение все это имеет к сегодняшней охоте?
– убитым голосом спросил я.
– Бросьте, вы уже все поняли, - вдруг рассмеялся Павел Григорьевич.
– Я знаю, что сделал правильный выбор.
– Вы хотите предложить мне работу?
– Хочу и предлагаю, - он снова развернулся к приборной панели, а я опустил голову.
Мне вдруг показалось, что из меня выкачали все силы и вынули все кости. Нестерпимо захотелось лечь и лежать, прижав колени к животу. Закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Просто сдохнуть.
Как все гадко...
Но выходит, что и сирену ловить необязательно?
Эта мысль словно глоток живой воды наполнила меня надеждой.
– Но задания это не отменяет, - будто прочитав мои мысли, не оборачиваясь, бросил Павел Григорьевич.
– Зачем она вам?
– Ну, как же, - в его голосе прозвучала усмешка и немного горечи, - еще никому не удавалось поймать тварь живьем. Изучить ее повадки, физиологию, анатомию, наверняка узнать, чем она питается и как ей удается выживать при явном недостатке физической силы.
– А если честно?
– я прищурился.
Павел Григорьевич хмыкнул, но так и не обернулся:
– Если честно, просто хочется утереть нос комиссариату, а заодно напомнить им, ради чего была создана эта организация.
Я затаил дыхание и закусил губу - я, сотрудник комиссариата, сейчас фактически шел против него! То есть только что заказчик дал мне железобетонное оправдание моего отказа от задания, выполнение которого повлечет за собой подрыв авторитета моей организации. Я же поклялся защищать ее интересы, когда принимал присягу Охотника! И все, что мне нужно сейчас, это сказать одну единственную фразу: "Я не стану в этом участвовать". После этого я со спокойной совестью вернусь в комиссариат, напишу докладную, рапорт, отчет - все, что угодно. И буду прав!
Но я молчал. Потому что комиссариат действительно берет на себя намного больше, чем было задумано изначально. Потому что он зарабатывает скорее на заказных убийствах людей, чем на охоте на тварей. Потому что если не дать им по носу, славное имя Охотника, которое даже в личной переписке всегда пишется уважительно с большой буквы, станет синонимом банального наемника без совести и жалости. Потому что комиссариат уже давно негласно руководит всей страной и может давить даже на самых влиятельных людей. Потому что...
Но она-то тут не причем! Сирена пострадает по единственной причине - ее легко поймать! Ее запрут в лаборатории, будут проводить над ней опыты, наверняка, болезненные. Она будет страдать и мучиться, а затем умрет, и от нее не останется даже следа...
Я зажмурился и подумал, что хорошо бы там действительно был единорог. Пускай бы он меня убил, искалечил, ворвался в город, но защитил ее, раз уж я сам не в состоянии отказать...
– Приехали, - прервал мои мысли Павел Григорьевич.
Машина мягко качнулась и застыла, затем с тихим шелестом распахнулась задняя пассажирская дверца.
– Ваша задача, господин С, - с улыбкой произнес заказчик, - привести сирену вон к тому фургону, - он махнул в сторону темного провала открытых ворот гаража. Я снял очки - в гараже действительно стоял просторный белый фургон наподобие тех, что используются для перевозки лошадей.
– Дальше вы получаете деньги - гораздо больше, чем вам заплатили бы в комиссариате - и думаете, стоит ли вам туда возвращаться или достаточно направить заявление об уходе по почте.
Я поджал губы. Эта охота действительно станет для меня последней. Я действительно уволюсь, но и здесь не останусь. Пускай я больше ни на что не гожусь, зато у меня есть принципы, которыми я не поступлюсь.
Хоть бы там действительно был единорог!
Я спрыгнул на дорогу, закинув рюкзак себе за спину, и двинулся в направлении черной громады леса.
По небу плыли рваные косматые тучи, ледяной ветер бросал в лицо мелкую снежную крошку и неприятно холодил тело под одеждой, но мне было все равно. Пожалуй, впервые в жизни, я не ощущал физического дискомфорта. В голове стучала единственная мысль: "Спасти сирену любой ценой". И я почти бежал, не задумываясь ни о холодном ветре, ни о влажной скользкой дороге, ни о том, как громко бряцало оружие в рюкзаке за моей спиной и в патронташе на моем поясе.
Она не опасна!
Я вдруг замер как вкопанный, едва войдя под сень деревьев, и обернулся. Павел Григорьевич стоял возле машины и курил. Ветер относил дым от его трубки назад к городу, но я все равно ощущал запах его табака. Если ему так нужно поставить на место комиссариат, зачем он прислал мне ту записку?
Я сбросил рюкзак с плеч, развязал тесемки и высыпал его содержимое прямо на припорошенную снегом траву. Похлопал по карманам гражданской куртки - бумажный квадратик тихо хрустнул. Я вынул его и поднес к носу. Записка пахла канцелярским клеем, кремом для рук, гелем для волос и мужским одеколоном. Я напряг память.