Твардовский без глянца
Шрифт:
Александр Трифонович Твардовский. Из «Автобиографии»:
«Лет тринадцати я как-то показал свои стихи одному молодому учителю. Ничуть не шутя, он сказал, что так теперь писать не годится: все у меня до слова понятно, а нужно, чтобы ни с какого конца нельзя понять, что и про что в стихах написано, – таковы современные литературные требования. Он показал мне журналы с некоторыми образцами тогдашней – начала двадцатых годов – поэзии. Какое-то время я упорно добивался в своих стихах непонятности. Это долго не удавалось мне, и я пережил тогда, пожалуй, первое по времени
Константин Трифонович Твардовский:
«В молодости Александр был очень красивый и рослый юноша. Возможно, это было причиной того, что самая кокетливая и хорошо одетая ученица старших классов Таиса Ярочкина, дочь попа, стала заигрывать с Александром. Юноша принял игру за искреннее чувство, влюбился, не подозревая, что в его чистую душу будет в недалеком будущем направлена горькая насмешка от девушки, которую он полюбил.
Вот стихи, которые Александр посвятил Таисе Ярочкиной:
В аллее крадутся тени.Сосны шумят в окне,И ты чудесным цветеньемТак мило цветешь во мне.Стройна, как береза.Прекрасна, как роза.Собою милаИ всегда весела.Однако скоро и Александр понял, что над ним грубо посмеялись. В ответ он написал стихотворение, довольно оскорбительное для Ярочкиной, и прикрепил его на двери комнаты, где та жила с другими девочками.
Ярочкина это стихотворение подала в школьный товарищеский суд с просьбой защитить ее от оскорблений. Школьный суд был создан по подобию народного суда. В нем имелись судья, заседатели, прокурор и защитник. В роли защитника выступал Василий Сиводедов. Приговор школьного суда был таков: бойкотировать А. Твардовского на две недели. В течение этого периода с ним никто не должен был разговаривать. В полной мере приговор осуществлен не был». [12; 147]
Духовной жаждою томим
Михаил Васильевич Исаковский:
«В Смоленске проводился губернский съезд селькоров, на который пригласили и Сашу Твардовского – селькора с почти уже двухлетним стажем.
Во время обеденного перерыва на съезде ко мне в редакцию газеты „Рабочий путь“ он и пришел. ‹…›
Сейчас не сохранилось того дома в Смоленске, по улице Карла Маркса, в котором помещалась редакция „Рабочего пути“. Но я отлично помню, в какой комнате мы встретились. Помню большой стол, покрытый почему-то черной клеенкой, за которым я работал и за который рядом со мной – плечом к плечу – сел Твардовский. Он дал мне несколько старательно переписанных стихотворений, и я стал читать их.
Стихи Твардовского мне понравились. Конечно, они не были совершенны, как и стихи всякого начинающего поэта, но тем не менее нетрудно было заметить, что Твардовский пишет не так, как другие: он по-своему видит описываемое в стихах и старается говорить своими словами, не прибегая к установившимся шаблонам стихотворной речи. В этом смысле стихи были поэтически свежими, в своем роде оригинальными, мало похожими на те стихи так называемых „крестьянских поэтов“, которые печатались в то время в больших количествах.
Если не изменяет мне память, я выбрал для „Рабочего пути“ два стихотворения, которые показались мне наиболее удавшимися, и попросил редакционного художника, чтобы тот нарисовал портрет автора.
Стихи с портретом появились то ли на следующий день, то ли спустя еще один день. Напечатаны они были на очень видном месте – на третьей странице сверху, в правом углу». [2; 55]
Николай Капитонович Павлов:
«Первая встреча и первое, весьма отдаленное мое знакомство с А. Твардовским состоялось в декабре 1927 г., на Первой губернской конференции Смоленской ассоциации пролетарских писателей, проходившей в одной из аудиторий совпартшколы. Надо было видеть его участников… А. Твардовский – в шубейке нараспашку и кожаных сапогах. Он как-то по-особому энергично откидывает назад непослушные рыжеватые волосы (несколько позже они заметно посветлели). ‹…›
В президиуме – всеми нами почитаемый М. В. Исаковский, в черном длиннополом пальто с каракулевым воротником и своих неизменных очках. Рядом с ним Д. Осин – в демисезонном пальто, подвижный, быстро реагирующий на все репликами, улыбкой, стремительным взглядом.
С докладом о задачах пролетарской литературы выступил критик В. В. Ермилов.
Конференция закончилась приемом новых членов в Смоленскую ассоциацию пролетарских писателей. Процедура приема была проста: Д. Осин зачитывал заявление и анкету вступающего (иные из этих документов сверкали остроумием и вызывали веселый смех, дружеские реплики), после чего участники съезда многоголосо произносили: „Принять!“ Никому не отказали. ‹…›
А вот Твардовский рассуждал не так, отнесся к вступлению в ассоциацию более критически и потому не подал заявления о приеме. Он говорил: „Я еще не дорос…“ Не думаю, чтоб это была насмешка, равная „вызову“, брошенному „всем вступившим“, а значит организации, – нет. Рано выработавший в себе привычку все делать прочно и поступать наверняка, он и здесь, на Первой губернской писательской конференции, поступил соответственно этой своей привычке: вступить никогда не поздно, но уж если вступать – так без скидок, с полной ответственностью.
После официальной части в переполненном зале совпартшколы состоялся литературный вечер. ‹…›
Твардовский не выступал, хотя его и упрашивали. В ответ: „Ну что вы, братцы, нечего мне читать… ничего у меня нет… и не греете!..“
Но зато как он слушал… Сидя в первом ряду, он слушал чтение других сосредоточенно, казалось, не моргая и не дыша, лишь изредка незаметным движением руки поправляя непослушные волосы или же коротким, но энергичным встряхиванием головы откидывая их назад». [12; 168–169]
Иван Трифонович Твардовский:
«Пожалуй, самым сложным, напряженным, мятущимся периодом загорьевской жизни Александра был период, наступивший после напечатания в газете его стихотворения с портретом автора.
Этому периоду предшествовала первая встреча брата с М. В. Исаковским. Была большая радость по поводу публикации в газете портрета Александра. Все мы считали это большим событием, чуть ли не полным признанием и зачислением его в настоящие писатели, которого уже знают в большом городе, мы буквально затрепали эту газету, радуясь, что в ней помещен портрет нашего брата, и немного огорчаясь, что портрет получился не очень-то удачным.